Тринадцатый этаж Даниэль Галуйе Загадочные события происходят вокруг Дуга Холла. Погибает его наставник известный ученый Фуллер, затем исчезает его знакомый, а из памяти сотен людей стирается информация об исчезнувшем. Самого Холла все чаще одолевают приступы неизвестной болезни… Дуг подозревает, что это каким-то образом связано с таинственным открытием доктора Фуллера. Холл начинает собственное расследование, но сталкивается со странными препятствиями и попыткой уничтожить его. Дуг начинает сознавать, что его судьбой манипулируют из другого мира… Даниэль Галуйе ТРИНАДЦАТЫЙ ЭТАЖ Глава 1 С самого начала стало очевидно, что этот вечер отнюдь не испортит репутацию Хораса Сискина, славившегося удивительным умением развлекать своих гостей. Уже только благодаря музыкальному ансамблю «Тайко Тамблинг Трио» можно было утверждать, что хозяин устроил самую потрясающую вечеринку года. Но когда он продемонстрировал первый гипнокамепь с Марса, из района Большого Сирта, стало ясно: Хорас Сискин поднял свой престиж на новую высоту. Что касается меня самого, то и трио и камень, хотя по-своему и представляли интерес, просто-таки померкли до степени заурядности прежде, чем вечеринка закончилась. Ибо я могу заявить с абсолютной ответственностью: нет более диковинного и странного зрелища, чем человек… который просто исчезает. Это, надо сказать, вовсе не входило в развлекательную программу. Дабы подчеркнуть масштаб излишеств Сискина, я отмечу, что музыкантам, изображающим лунных акробатов,[1 - «Tycho Tumbling Trio» — «Акробатическое трио из кратера Тихо» (англ.).] пришлось играть в условиях силы тяжести, которая была эквивалентна лунной. Платформа подавителя гравитации — громоздкая и странно выделявшаяся посреди роскошной обстановки — занимала большую часть одной из комнат пентхауса, в то время как генераторы подавителя торчали тут и там в саду на крыше небоскреба. Демонстрация гипнокамня сама по себе стала отдельным шоу, на котором, помимо гостей, присутствовали два врача. Нисколько не подозревая о том, что в тот вечер предстояло какое-то неуместное происшествие, я беспристрастно наблюдал за развитием событий. В зале находилась стройная молодая брюнетка, чьи пронизывающие темно-карие глаза затуманились, и из них ручьями хлынули слезы, когда отражение от одной из граней камня окрасило ее лицо мягким лазурным светом. Кристалл медленно-медленно вращался на подставке, отбрасывая в полумрак зала разноцветные световые лучи, похожие на спицы громадного колеса. Вращение камня прекратилось, и малиновый луч осветил несколько озабоченную физиономию одного пожилого коллеги Сискина. — Нет! — немедленно отреагировал тот. — Я никогда в жизни не курил! И сейчас не буду! Зал взорвался хохотом, и камень возобновил движение. Возможно, подозревая, что могу оказаться следующим объектом гипноза, я отделился от компании и прошел по мягкому ковру к бару. У стойки с помощью кнопок автобармена я заказал себе коктейль «скотч-астероид» и стал смотреть через окно на сверкающий город внизу. — Будь так любезен, Дуг, выбей мне бурбон с водой. Это был Сискин. В полумраке он казался совсем крошечным человечком. Наблюдая, как он приближается ко мне, я подумал о несоответствии его внешности и его значения в обществе. Будучи ростом всего пять футов и три дюйма,[2 - Пять футов и три дюйма — приблизительно 1 м 57 см.] он держался с горделивой уверенностью великана, которым он и являлся на самом деле — в финансовом смысле. Благодаря его богатой шевелюре, лишь чуть-чуть тронутой сединой, лицу почти без морщин и живым серым глазам с трудом верилось, что возраст этого человека — шестьдесят четыре года. — Бурбон с водой на подходе, — сухо доложил я, нажимая на кнопки. Сискин прислонился спиной к стойке. — Что-то тебя не особенно радует вечеринка, — заметил он с несколько капризным выражением лица. Я оставил это замечание без ответа. Он поставил ногу в маленьком ботинке на перекладину табурета. — Этот балаган обошелся мне в круглую сумму. И все это — в твою честь. Я думаю, тебе стоит быть более признательным. Он шутил только отчасти. На стойку выехал напиток для Сискина, и я передал ему стакан. — Это все устроено для меня? — спросил я. — Ну, не совсем. — Он засмеялся. — Если честно, то эта вечеринка, возможно, поспособствует рекламной кампании. — Так я и подумал. Ведь вижу, что пресса и телевидение представлены здесь хорошо. — Но ты ведь не против? Мероприятие такого рода может сделать компании «Реэкшенс инкорпорейтед» отличное паблисити. Я взял свой стакан и залпом выпил половину содержимого. — «Реэкшенс» не нужна такая реклама. Компания и без нее будет процветать. Сискин слегка ощетинился, как всегда случалось, когда он чувствовал присутствие даже чисто символического противника. — Холл, нравишься ты мне! Моими стараниями у тебя есть интересные перспективы, не только связанные с «Реэкшенс инкорпорейтед», но, возможно, и с некоторыми другими моими предприятиями. Однако… — Мне не интересна никакая другая работа, кроме как в «РЕИН». — Однако сейчас, — твердо продолжил он, — твой вклад касается только техники. На тебе чисто директорские функции, и ты даешь моим специалистам по рекламе заниматься их делом. Некоторое время мы сидели и молча пили. Затем он взмахнул стаканом в своей маленькой ручке. — Конечно, я понимаю: ты можешь возмутиться из-за того, что в моей корпорации нет твоей доли. — Меня не интересуют акции! И платят мне хорошо. Я просто хочу, чтобы работа делалась. — Видишь ли, с Хэнноном Фуллером все обстояло по-другому. — Сискин крепко обхватил стакан пальцами. — Он изобрел эту электронную систему. Явился ко мне за финансовой поддержкой. Мы сформировали корпорацию, то есть, собственно говоря, мы — это восемь человек. По условиям соглашения ему причиталось двадцать процентов содержимого, так сказать кубышки. — Я был его помощником пять лет и знаю об этом. — Я заказал автобармену новую порцию выпивки. — Так чего же ты сидишь такой смурной? Световые зайчики, отбрасываемые гипнокамнем, ползли по потолку и разливались по стеклам окон, соревнуясь с яркостью огней города. Закричала женщина, и ее пронзительные вопли продолжались, пока их не заглушил взрыв хохота. Я сделал шаг от стойки и дерзко посмотрел на Сискина сверху вниз: — Фуллер умер всего неделю назад. И я чувствую себя подлым шакалом из-за того, что праздную восхождение на его место! Я хотел уйти, но Сискин быстро проговорил: — Тебе в любом случае доставалась эта должность. Дни Фуллера как технического директора были сочтены. Он не выдерживал напряжения! — А я знаю совсем другие факты. Фуллер говорил, что твердо решил не позволить вам воспользоваться симулятором социальной среды для прогнозирования в области политики! Демонстрация гипнокамня закончилась, и гвалт, доносившийся издалека, стал приближаться к бару; вместе с ним на нас надвигалась толпа бурно жестикулирующих женщин в вечерних платьях в сопровождении кавалеров. Одна молодая блондинка, шагавшая в авангарде этой орды, двинулась прямиком ко мне. Прежде чем мне удалось улизнуть, она властно схватила меня за руку и прижала ее к своей обтянутой позолоченной парчой груди. Глаза этой дамы были широко раскрыты от изумления, а посеребренные локоны так и метались по голым плечам. — Мистер Холл, ну разве не здорово — этот марсианский гипнокамень? Ведь вы имеете к этому камню какое-то отношение? Я подозреваю, что да. Я бросил взгляд на Сискина, который как раз в тот момент как бы между прочим стал удаляться. Тогда я и узнал девушку; это была одна из его личных секретарш. Смысл маневра стал понятен. Секретарша по-прежнему числилась на работе. Только сейчас она выполняла внеурочные дипломатические обязанности, которые выходили за рамки внутреннего управленческого аппарата Сискина. — Нет, боюсь, что идея насчет камня принадлежит исключительно вашему начальнику. — Ах, — сказала она, восхищенно провожая взглядом уходящего Сискина. — Какой это изобретательный и романтичный человек. Просто душка, правда? Такой маленький славный живчик! Я попытался вывернуться и сбежать, но эту даму хорошо проинструктировали. — А ваше поле деятельности, мистер Холл, называется стим… стимуляторика? — Симулектроника, то есть симуляторная электроника. — Как интересно! Я так понимаю, когда вы и мистер Сискин запустите вашу машину… Можно я буду называть эту штуку машиной, да? — Это полный симулятор социальной среды. Нам наконец-то удалось справиться со всеми неполадками… с третьей попытки. Мы назвали систему «Симулякр-3». — И когда этот ваш стимулятор заработает, больше не нужны будут приставалы? Под «приставалами» она подразумевала официальных сборщиков информации по вопросам человеческого восприятия, или «опрашивателей», как их чаще называют. Я предпочитаю второй термин, ибо никогда не был против того, чтобы человек пользовался возможностью зарабатывать себе на хлеб, даже если это подразумевает целую армию… м-да, приставал, непрестанно сующих нос в повседневные дела граждан. — Мы не собираемся никого лишать работы, — объяснил я. — Но когда опрос общественного мнения полностью перейдет в сферу электроники, проблема трудоустройства предстанет в несколько ином свете. Блондинка по-приятельски прижалась к моей руке и повела меня к окну. — А каковы ваши планы, мистер Холл? Расскажите об этом вашем… симуляторе. А меня зовут Дороти. — Тут нечего, в сущности, рассказывать. — О, да вы скромничаете! Я уверена: есть что. Коль скоро она собиралась продолжать осуществление придуманного Сискином маневра, то почему бы и мне тоже не поманеврировать… на уровне чуть выше ее головы. — Ну что ж, мисс Форд, мы живем в сложном обществе, которое готово к рискованной жизни, дабы испытать все возможные пути к счастью. Поэтому в наше время компаний, занятых в сфере опроса общественного мнения, просто-таки пруд пруди. Прежде чем представлять на рынок продукт, мы хотим знать — кто станет его покупать, как часто, сколько люди согласятся за него платить, какой подход лучше всего сработает среди представителей разных религиозных конфессий, какие шансы у губернатора Стоуна на переизбрание, на какие вещи есть спрос, что предпочтет тетя Бесси в следующем сезоне — синее или розовое. Она прервала меня, тоненько хихикнув: — Приставалы за каждым кустом. Я кивнул: — Несметное количество опрашивателей. Конечно, они действуют всем на нервы. Но им помогает их официальный статус сборщиков информации. — И мистер Сискин собирается со всем этим покончить… мистер Сискин и вы? — Благодаря Хэннону Фуллеру мы нашли лучший способ изучения общественного мнения. Мы можем с помощью электроники симулировать, имитировать общественную среду. Можем населить этот искусственный мир субъективными аналогами — индивидуальными реактивными единицами. Манипулируя средой, влияя на индивидуальные единицы, мы станем оценивать поведение людей в гипотетических ситуациях. Ее лучезарная улыбка дрогнула, уступив место растерянному выражению, после чего снова расцвела и засияла. — Понятно, — сказала Дороти. Впрочем, было очевидно, что ей вовсе не понятно. Это вдохновило меня на дальнейшее развитие выбранной тактики. — Наш симулятор представляет собой электроматематическую модель среднестатистического сообщества людей. Он позволяет делать долговременные прогнозы поведения. И такие предсказания даже еще более верны, чем результаты, которые получаешь, посылая армию опрашивателей, иначе говоря, приставал, рыскать по всему городу. Дороти вяло засмеялась: — Ну конечно! Надо же, я никогда и не думала… Будьте лапочкой, а, Дуг? Сделайте нам выпить… чего-нибудь. Испытывая несколько неадекватное чувство долга перед корпорацией «Сискин истэблишмент», я, возможно, и принес бы ей выпивку. Однако бар был облеплен народом в четыре слоя, и, пока я стоял в нерешительности, один из молодых самцов из службы маркетинга уже охотно навел прицел своих помыслов на мишень в виде Дороти. Вздохнув с облегчением, я направился к буфетному столу. Неподалеку стоял Сискин, с двух сторон зажатый газетным репортером да каким-то типом с телевидения, и расписывал чудеса симулятора, разработанного компанией «Реэкшенс инкорпорейтед», которые вот-вот всем продемонстрируют. Сискин сиял, как новый чайник. — Фактически существует возможность того, что эта новая сфера применения электронных симуляторов — все произойдет незаметно — окажет такое влияние на нашу культуру, что прочие компании корпорации «Сискин» останутся фактически в тени «Реэкшенс инкорпорейтед». Телевизионщик задал вопрос, и Сискин ответил, словно повинуясь рефлексу: — Симулектроника, как таковая, по сравнению с этой новой системой поистине примитивна. Компьютерное прогнозирование ограничено одной-единственной линией исследования стимула и реакции человека. Полный симулятор — имитатор социальной среды, разработанный компанией «Реэкшенс инкорпорейтед» и названный нами «Симулякр-3», — сможет выдавать ответы на абсолютно любые вопросы, касающиеся гипотетических реакций людей по всему спектру человеческого поведения. Я понимал, что Сискин как попугай повторял слова Фуллера. Однако из уст Сискина эти слова звучали лишь как похвальба. В отличие от него Фуллер думал об этом изобретении как о целой новой философии, а не о трехэтажном здании, набитом замысловатой электроникой. Я вспомнил Фуллера и почувствовал себя одиноким и неспособным к выполнению такой грандиозной задачи, идя по его стопам в качестве технического директора. Он обладал очень властным характером, но в то же время был добрым и внимательным другом. Да-да, он действительно отличался эксцентричностью. Но только потому, что цель его работы была для него превыше всего на свете. «Симулякр-3» мог стать лишь хорошим вкладом в бизнес, чего и хотел Сискин. Но для Фуллера симулятор являлся интригующим и многообещающим средством, которое скоро должно было открыть для нас новый, лучший мир. Его союз с корпорацией «Сискин истэблишмент» был продиктован финансовой необходимостью. Но Фуллер всегда рассчитывал на то, что симулятор, обогащая корпорацию согласно контракту, будет также капитально исследовать непредсказуемую сферу социальных и человеческих отношений, чтобы дать возможность сконструировать модель более совершенного общества — упорядоченного снизу доверху. Я не спеша побрел к двери и уголком глаза заметил, как Сискин отошел от репортеров. Он быстро пересек зал и заслонил ладонью кнопку с надписью «открыть». — Уж не собрался ли ты нас покинуть, а? Очевидно, он говорил о возможности моего ухода с вечеринки. Но я вновь подумал — действительно ли он имел в виду вечеринку? У меня мелькнула мысль, что я для него — человек нужный. О да, «РЕИН» справилась бы и без меня и функционировала бы весьма успешно. Но если в планы Сискина входит максимальная отдача от вложенного, я должен буду остаться, чтобы внедрить те усовершенствования, технологии которых доверил мне Фуллер. Как раз в тот момент зажужжал зуммер и на экране у входной двери засветилось изображение худощавого, аккуратно одетого мужчины, у которого на левом рукаве красовалась повязка официального сборщика информации. Брови Сискина поднялись вверх от удовольствия. — Да это же приставала, не иначе! Сейчас оживим вечеринку. — Он нажал на кнопку. Дверь распахнулась, и визитер представился: — Джон Кромвель, официальный сборщик информации номер 1146-А2. Я представитель фонда Фостера по опросам общественного мнения, работаю по контракту с комитетом палаты представителей по способам и средствам. Человек взглянул через плечо Сискина и увидал гостей, столпившихся у буфетного стола и бара. Казалось, он пребывал в нетерпении и чувствовал себя смущенным. — Боже правый, дружище! — принялся протестовать Сискин, подмигнув мне. — Да ведь ночь на дворе! — Данное исследование относится к категории «А» по степени важности и контролируется законодательными властями штата. Вы — мистер Хорас Сискин? — Да. Сискин сложил руки на груди и стал еще больше похож на маленького живчика, как его описала Дороти Форд. — Хорошо. — Опрашиватель вынул блок официальных формуляров и ручку. — Мне нужно зафиксировать ваше мнение об экономических перспективах на следующий финансовый год и о том, как они повлияют на бюджет штата. — Я не буду отвечать ни на какие вопросы, — с упрямым видом заявил Сискин. Зная, чего следует ожидать, некоторые из гостей остановились, чтобы пронаблюдать за сценой. Их смех, вызванный предвкушением потехи, отчетливо слышался на фоне гомона голосов. Сборщик информации нахмурился: — Вы должны ответить. Вы — официально зарегистрированный объект для интервью в категории бизнесменов. От него так и разило чопорностью. Дело в том, что сборщики информации частенько задирают нос, когда их опросы призваны служить интересам всего народа. В обычных случаях опрос происходит вовсе не так формально. — Все равно я не собираюсь отвечать, — повторил Сискин. — Если сослаться на триста двадцать шестую статью устава сборщиков информации… — То мы обнаружим, что увеселительные мероприятия не подлежат прерыванию с целью опроса их участников. — Опрашиватель процитировал фрагмент из свода правил работы. — Однако это положение не действует в тех случаях, когда сбор информации производится в интересах государственных служб. Столкнувшись с такой упорной церемонностью опрашивателя, Сискин расхохотался, схватил его за руку и повел через зал. — Пойдем-ка выпьем. Тогда я, может быть, все-таки отвечу. Визитер покинул зону сканирования дверных светодиодов, и дверь стала закрываться. Но вдруг она замерла в приоткрытом положении, так как явился второй визитер. Лысый и длиннолицый, он стоял в дверном проеме, всматриваясь в зал и нервно шевеля пальцами. Меня он еще не заметил, потому что я стоял сбоку от двери и видел его на телеэкране. Сделав шаг, я очутился прямо перед пришедшим, отчего тот вздрогнул. — Линч! — воскликнул я. — Где ты пропадал всю неделю? Мортон Линч был ответственным за внутреннюю безопасность компании «Реэкшенс». В последнее время он часто заступал на дежурство в ночную смену и довольно близко сошелся с Хэнноном Фуллером, который также предпочитал работать по ночам. — Холл! — хрипло прошептал он, словно стараясь просверлить меня глазами. — Мне нужно с тобой поговорить! Черт возьми, мне нужно поговорить с кем-нибудь! Я отступил в сторону, чтобы он вошел. Раньше уже было два случая, когда Линч пропадал неизвестно куда — только чтобы вернуться изможденным и обессиленным после недели злоупотребления ЭСМ — электронной стимуляцией мозга. Последние несколько дней у нас много рассуждали о том, связано ли его отсутствие с переживаниями по поводу гибели Фуллера или он всего лишь застрял в каком-нибудь ЭСМ-притоне? Нет, он не был электронным наркоманом. И даже сейчас становилось очевидно, что Линч провел последние дни вовсе не за искусственным возбуждением коры головного мозга. Я провел его на крышу в сад, где было пусто. — Ты хочешь сказать что-то по поводу несчастного случая, произошедшего с Фуллером? — Да-да! — всхлипнул он, падая в плетеное кресло и прижимая руки к лицу. — Только это был не несчастный случай! — Тогда кто его убил? Как… — Никто. — Но… На юге, на другом конце простиравшегося внизу ночного города, расцвеченного, словно причудливый ковер, узорами из искрящихся огней, испустила громовой рев ракета, отлетающая на Луну, — взревела и окрасила город малиновым отблеском, уносясь в космос. В тот момент, когда раздался ее стартовый грохот, Линч едва не вылетел из своего кресла. Я схватил его за плечи и успокоил: — Подожди здесь. Я принесу тебе выпить. Когда я вернулся со стаканом неразбавленного бурбона, Мортон проглотил его залпом, и стакан выпал из его руки. — Нет, — продолжил он все таким же дрожащим голосом. — Фуллера не убили. Словом «убийство» нельзя описать то, что произошло! Он наступил на подводящий провод, который был под высоким напряжением, — напомнил я. — Это случилось поздней ночью. Фуллер был очень усталым. Разве ты сам не видел? — Нет. За три часа до того мы с ним говорили. Я решил, что он сошел с ума, когда услышал от него все это. Он уверял, что не хотел, чтобы мне об этом стало известно, но ему было необходимо все рассказать кому-нибудь. А ты еще не вышел из отпуска. А потом… потом… — Да? — Потом Фуллер признался: он боится, что его убьют, поскольку он принял решение раскрыть секрет. — Какой секрет? Но Линч был слишком взвинчен и не услышал мой вопрос. — И Фуллер сказал, что, если он пропадет без вести или погибнет, я буду знать, что это не результат несчастного случая. — Что это был за секрет, о котором он говорил? — Нет, я не смею рассказывать об этом никому… даже тебе. Потому что если то, что он сказал — правда… Знаешь, всю эту неделю я только и делал, что бегал из угла в угол и пытался решить: что же мне предпринять. Внезапно в сад ворвалась какофония вечеринки, которую ранее приглушали закрытые двери. — Ах, Дуг, дорогой, вот вы где! Я бросил мимолетный взгляд на появившуюся в дверях Дороти Форд, которая стояла там, покачиваясь от чрезмерного количества выпитого. Я подчеркиваю выражение «бросил мимолетный взгляд», так как хочу отметить, что Нортон Линч исчез из моего поля зрения никак не больше чем на десятую долю секунды. Но когда я снова посмотрел на кресло, в котором сидел Линч, оно оказалось пустым… Глава 2 На следующий день часам к двенадцати усилия Сискина по повышению популярности его бизнеса уже принесли свои плоды. Мне довелось посмотреть две утренние телепрограммы, которые представили «эксклюзивные» репортажи о грядущем прорыве в симулектронике. А на первых полосах всех трех утренних газет опубликовали статьи о компании «Реэкшенс инкорпорейтед» и ее «неслыханном доселе» симуляторе социальной среды под названием «Симулякр-3». Однако мне удалось отыскать всего одно сообщение об исчезновении Мартена Линча. Стэн Уолтерс в газете «Ивнинг пресс» закончил свою колонку такими строками: «…Кроме того, полиция сегодня озабочена, хотя и не особенно сильно, сообщением об «исчезновении» некоего Мортона Линча — ответственного за внутреннюю безопасность недавно основанной, но баснословно известной компании финансового магната Хораса Сискина «Реэкшенс инкорпорейтед». Впрочем, мы готовы поспорить, что никто не станет лезть из кожи вон, занимаясь поисками. Человек, подавший заявление в полицию, утверждает, что Линч просто «исчез на глазах». Это якобы произошло прошлой ночью в пентхаусе во время вечеринки, устроенной Сискином. А ведь всем известны сообщения и о гораздо более удивительных случаях, имеющих место во время увеселений Сискина». Конечно, человеком, сообщившим о происшествии в полицию, был я. А что еще мне оставалось делать? Когда видишь, как человек исчезает, нельзя просто пожать плечами и забыть об этом. На моем столе прозвучал сигнал внутренней связи, но я не обратил на него внимания, вместо этого начав наблюдать через окно, как на посадочную площадку посередине улицы опустился аэромобиль. Зависнув на расстоянии шести дюймов от поверхности, машина наискось пересекла разметочные линии и остановилась у обочины. Из аэромобиля высыпало человек десять с повязками официальных сборщиков информации на рукавах. Распределившись вдоль тротуара перед зданием «РЕИН» на равных интервалах друг от друга, они развернули плакаты: «КОРПОРАЦИЯ «СИСКИН» УГРОЖАЕТ МАССОВОЙ БЕЗРАБОТИЦЕЙ! СОЦИАЛЬНЫМИ ПОТРЯСЕНИЯМИ! ЭКОНОМИЧЕСКИМ ХАОСОМ!      (Ассоциация сборщиков информации)» Вот он — первоначальный импульсивный ответ на экономию рабочей силы, обещанную самой современной симулектроникой. В прежние времена мир уже проходил через подобные ломки — во время индустриальной революции, при переходе к автоматике… Сигнал интеркома запищал более настойчиво, и я щелкнул тумблером на столе. На экране появилось лицо мисс Бойкинс; она выглядела нервной и обеспокоенной. — Пришел мистер Сискин! Естественно, визит такого гостя произвел на меня должное впечатление, и я велел секретарше пригласить его в мой кабинет. Однако Сискин пришел не один. Я понял это, глядя на экран. На заднем плане, позади мисс Бойкинс, я разглядел лейтенанта Макбейна из службы по розыску пропавших лиц и капитана Фарнстока из убойного отдела. В то утро оба они уже побывали у меня. Всем своим видом излучая возмущение, Сискин ворвался в кабинет и зашагал ко мне, сжимая маленькие кулачки. Он остановился, наклонившись над моим столом: — Черт побери, Холл, чего ты добиваешься? Что за шум ты поднял из-за Линча и Фуллера? Я почтительно поднялся с кресла: — Я только сообщил в полицию о том, что произошло. — Что ж, это глупо, и ты превращаешь в посмешище и себя, и всю компанию! Он обошел стол, и мне пришлось предложить ему мое кресло. — Тем не менее, — не сдавался я, — что было, то было. Макбейн пожал плечами: — Кажется, вы — единственный человек, кто так считает. Я внимательно, с прищуром посмотрел на этого полицейского в штатском: — Что вы имеете в виду? — Я приказал сотрудникам моего отдела опросить каждого из гостей той вечеринки. Никто, кроме вас, даже не видел, что Линч там вообще присутствовал. Сискин опустился в кресло, и его малогабаритная фигурка утонула между изогнутыми подлокотниками. — А как же, конечно! Все будет нормально. Линча мы разыщем, как только прочешем побольше ЭСМ-притонов. — Он повернул голову к Макбейну: — Линч подсел на электронной стимуляции мозга. Это уже не первый раз, когда он вместо работы весело проводит время со своими любимыми электродами. Макбейн грозно воззрился на меня, но обратился к Сискину: — Вы уверены, что это именно Линч пристрастился к стимуляторам? — Холл в порядке, — нехотя признал Сискин. — Иначе я не пустил бы его в мою корпорацию. А прошлой ночью он, наверное, просто выпил лишнего. — Я не был пьян, — возразил я. Фарнсток встал напротив меня: — Отделу по расследованию убийств интересно, что же этот самый Линч якобы говорил о смерти Фуллера. — Он ясно сказал, что Фуллера не убивали, — напомнил я. Капитан замялся: — Я хотел бы посмотреть то место, где произошел несчастный случай, и поговорить с кем-нибудь из тех, кто находился рядом. — Это случилось в помещении отдела функционального интегрирования. В тот день я был в отпуске. — Где конкретно вы находились в тот день? — В моем коттедже в горах. — С вами был кто-нибудь? — Нет. — Как насчет того, чтобы заглянуть в этот самый функциональный отдел? — Он в ведении Уитни, — сообщил Сискин. — Это помощник мистера Холла. — Он щелкнул тумблером внутренней связи. Экран осветился, на нем раза два мелькнул узор «в елочку», после чего появилось изображение невысокого молодого человека примерно моего возраста с черными вьющимися волосами. — Да, мистер Сискин? — отозвался удивленный Чак Уитни. — Секунд через десять в коридоре покажутся лейтенант Макбейн и капитан Фарнсток. Поймай их там и покажи им отдел функционального интегрирования. Как только полицейские чины удалились, Сискин повторил слова, которые уже говорил: — Черт побери, Дуг, чего ты добиваешься? Хочешь погубить «РЕИН» еще до того, как компания встала на ноги? Всего через месяц мы начнем предлагать контракты на коммерческие исследования. А подобные инциденты могут нам навредить! С какой стати ты решил, что Фуллер погиб не случайно? — Я не утверждал, что это было не случайно. Он пропустил это замечание мимо ушей: — А кому понадобилось бы убивать Фуллера? — Кому угодно, кто не желает, чтобы компания «Реэкшенс» добилась успеха. — Например? Я ткнул большим пальцем в направлении окна: — Вон им. — Это не было серьезным обвинением с моей стороны в адрес опрашивателей. Я просто хотел доказать то, что версия об уголовном преступлении не так уж нелепа и неуместна. Сискин выглянул в окно и увидел — очевидно, в первый раз — пикет представителей Ассоциации сборщиков информации. От этого зрелища он выскочил из кресла и запрыгал, словно пляшущий гном. — Дуг, так они, значит, демонстрацию устроили! Так я и думал! Теперь мы точно окажемся в центре всеобщего внимания! — Их беспокоит, какую роль «РЕИН» сыграет в их жизни, в смысле — не лишатся ли они работы? — пояснил я. — Ну что ж, я надеюсь, их опасения абсолютно обоснованы. Безработица в рядах опрашивателей будет расти прямо пропорционально росту успеха «РЕИН». Сискин кинулся вон, бегло бросив мне: «Еще увидимся». И было хорошо, что он ушел, не задержавшись больше ни на секунду. Кабинет начал бешено вращаться, я пошатнулся и оперся о стол. Мне удалось опуститься в кресло, после чего моя голова безвольно упала вперед. Несколько секунд спустя я снова был в полном порядке, разве что испытывал растерянность и, возможно, тревогу, но, по крайней мере, я снова владел собой. Я понял, что больше мне нельзя игнорировать мои потери сознания. Теперь такое стало повторяться намного чаще. И даже месяц жизни в моем коттедже в горах не привел к улучшениям, которые могли бы прекратить череду этих неожиданных приступов. Но я не собирался сдаваться из-за них. Я был самым решительном образом настроен на то, чтобы должным образом дать старт компании «Реэкшенс инкорпорейтед». Ничто не могло убедить меня в том, что Линч не исчезал. В самом деле, то, что никто, кроме меня, на вечеринке не заметил его прихода, было возможно. Но я ни за что не признал бы, будто весь этот инцидент мне всего лишь привиделся. В свете вышесказанного я столкнулся с тремя несуразностями: с тем, что Линч на самом деле исчез на глазах; с тем, что Фуллер все-таки погиб не в результате несчастного случая; то, что имел место некий секрет, который предположительно стоил Фуллеру жизни и привел к исчезновению Линча. Если бы я решил попытаться найти подтверждение любого из этих предположений, мне пришлось бы делать это в одиночку. Реакция полиции оказалась настолько недоброжелательной, насколько можно было ожидать, подавая такое причудливое заявление. Но только на следующее утро мои мысли двинулись в единственно возможном с точки зрения логики направлении. Оно было задано той системой коммуникации, которая сложилась между мной и Фуллером. Кроме того, на подобный ход мыслей меня подвигли кое-какие слова, сказанные Линчем. Я и Хэннон Фуллер по установившейся практике периодически просматривали записи друг друга, чтобы скоординировать нашу работу. Делая такие записи, мы отмечали красными чернилами те места, на которые следовало обратить внимание. Фуллер, по словам Линча, доверил ему некую информацию секретного содержания. Но из его слов выходило также, что Фуллер сообщил бы ее вместо него мне, если бы я только оказался рядом. Поэтому существовала вероятность того, что Фуллер уже приготовил нужную информацию для меня, отметив все важное красным цветом. Я переключил тумблер внутренней связи: — Мисс Бойкинс, личные вещи доктора Фуллера еще не убрали? — Нет, сэр. Но скоро уберут. Плотники и электрики вот-вот займутся его офисом. Тут я вспомнил: офис Фуллера собирались переоборудовать для других нужд. — Скажите им, чтобы подождали до завтра. Обнаружив дверь в офис Фуллера приоткрытой, я нисколько не удивился, так как в его приемной мы хранили электронное оборудование. Но едва я прошел по мягкому половику к двери кабинета, как тут же отпрянул назад. За столом в кабинете сидела женщина и перебирала стопку бумаг. Судя по все еще выдвинутым ящиками и кучам разного барахла, она успела там хорошо порыться. Я на цыпочках пробрался внутрь и обогнул стол, стараясь подойти к женщине как можно ближе, оставаясь незамеченным. Она была молода, едва ли намного старше двадцати лет. Хотя лицо девушки было напряжено из-за сосредоточенного просмотра бумаг Фуллера, щеки выглядели гладкими и нежными. Губы соперничали с весьма большими глазами за роль самой заметной черты ее физиономии. Эти карие глаза, с предельным вниманием смотревшие в книгу для записей, контрастировали с черными как вороново крыло волосами, струившимися из-под немного странноватой крошечной шляпки. Я остановился совсем близко от нее, но все еще не выдавал своего присутствия. Эта девица либо могла оказаться агентом какого-нибудь компьютерного предприятия, занятого симулектроникой и опасающегося, что наша компания отодвинет его на задний план, либо была каким-то образом связана с тем самым «секретом» Фуллера. Девушка уже пролистала почти все записи. Я пронаблюдал, как она перевернула предпоследний лист и положила его лицевой стороной вниз, поверх стопки, которую уже просмотрела. И тогда мой взгляд упал на последний лист. Он был исчерчен красными чернилами! Но там не было ни слов, ни формул, ни схем, ни диаграмм. Только примитивный, бессмысленный рисунок. Этот набросок изображал какого-то древнего воителя — древнегреческого, судя по тунике, мечу и шлему, — да еще черепаху. Больше там не значилось ничего, разве что обе фигуры были подчеркнуты множеством красных линий. Я мог бы здесь заметить, что Фуллер всякий раз, когда хотел привлечь мое внимание к той или иной ценной информации в своих записях, подчеркивал ее один или несколько раз, в зависимости от степени важности. Например, когда он наконец вывел свою формулу переноса генетического материала для программирования эмоциональных характеристик субъективных реагирующих единиц симулятора, он подчеркнул ее пятью толстыми красными полосами. И это было понятно, поскольку та формула явилась краеугольным камнем, на котором стояла вся система искусственной обитаемой среды. В этом же случае он подчеркнул древнегреческого воина и черепаху по меньшей мере пятьдесят раз — пока хватило бумаги. Почувствовав, наконец, мое присутствие, незнакомка вскочила с места. Испугавшись, что она бросится к двери, я схватил ее за запястье. — Что вы здесь делаете? — строгим голосом спросил я. Я так крепко сжал руку девушки, что та сморщилась. Но, как ни странно, на ее лице я не увидел ни удивления, ни страха. Напротив, ее глаза излучали высокомерие и гнев. — Вы делаете мне больно, — произнесла она холодным тоном. Секунду я был озадачен впечатлением, будто когда-то раньше уже мог видеть эти решительные глаза и малюсенький вздернутый носик. Я ослабил хватку, но не отпустил руку совсем. — Спасибо, мистер Холл. — Ее возмущение ничуть не уменьшилось. — Вы мистер Холл, да? — Именно. По какому праву вы потрошите этот офис? — Да, по крайней мере, вы не тот Дуглас Холл, которого я когда-то знала. — Она самым решительным образом выдернула свою руку из моей. — И я ничего здесь не потрошу. Меня проводил сюда один из ваших охранников. Я сделал шаг назад, чувствуя крайнее изумление: — Уж не?.. Ее лицо оставалось словно каменным. И само это отсутствие изменения его выражения стало достаточным подтверждением моей догадки. Внезапно ко мне пришло ощущение, будто я вижу сквозь нее — сквозь это гордое лицо, в котором смешалась прежняя жеманность и приобретенная интеллигентность, сквозь долгие восемь лет, и вновь вижу нескладную пятнадцатилетнюю Джинкс Фуллер. И ведь даже тогда она была дерзкой, импульсивной и абсолютно уверенной в себе, несмотря на скобки на зубах, косички в строгом стиле и школьную форму. Я даже припомнил некоторые подробности: смущение Фуллера, когда он рассказывал, что его несравненная дочурка «сильно увлеклась» своим «дядей» Дугом; я вспомнил свои смешанные эмоции, которые испытывал, глядя с высоты своего двадцатипятилетнего возраста и ожидаемого в скором времени титула магистра естественных паук, будучи протеже и учеником доктора Фуллера. Осознавая, насколько трудно вдовому мужчине выполнять отцовские обязанности, Фуллер сплавил дочь своей сестре в другой город ради подобия родительского воспитания и образования. Она вернула меня из прошлого в настоящее: — Я Джоан Фуллер. Джинкс! — воскликнул я. Ее глаза увлажнились, и мне показалось, будто какая-то часть ее самоуверенности улетучилась. — Я не думала, что кто-то когда-нибудь снова назовет меня этим прозвищем… Я вежливо пожал ей руку. Затем, чтобы намеренно переключить ее внимание на другое, объяснил причину моей грубости: — Я тебя не узнал. — Понятно. А почему я здесь — меня попросили прийти и забрать вещи папы. Я подвел ее обратно к креслу, а сам облокотился на стол: — Я должен был сделать это сам. Но я не знал, я думал, что тебя нет в городе. — Уже месяц, как я вернулась. — Ты жила у доктора Фуллера, когда?.. Джинкс кивнула и нарочно отвела глаза от бумаг, сложенных на столе. В тот конкретный момент мне не следовало бы сразу, напролом переходить к главному вопросу. Но мне не следовало упускать возможность. — Я хочу спросить тебя о папе… Он не казался тебе озабоченным или взволнованным? Она резко повернула ко мне голову: — Нет, не замечала. А что? — Просто дело в том… — Я решил солгать, чтобы не волновать Джинкс. — Мы работали над одной важной задачей. Я находился в отъезде. Мне интересно узнать — решил ли он проблему? — Эта проблема имеет отношение… к функциональному контролю? Я внимательно посмотрел на нее: — Нет. А почему ты об этом спрашиваешь? — Не знаю. Просто так. — Но для такого вопроса должна быть какая-то причина! Джинкс замялась: — Ну, мне кажется, его что-то немного огорчало. Он очень подолгу просиживал в своем кабинете. И я нашла на этом столе несколько блокнотов, где были записи, касавшиеся этой темы. У меня складывалось впечатление, будто она пытается что-то скрыть от меня, и я задумался о том, что могло его у меня вызвать. — Если ты не против, я как-нибудь в ближайшее время зайду к тебе и просмотрю его записи. Наверное, я найду то, что мне нужно. По крайней мере, это было более тактично, чем сказать ей о том, что я думаю, будто ее отец погиб не случайно. Джинкс достала пластиковый пакет и принялась набивать его личными вещами Фуллера. — Приходите, когда вам угодно. — Еще один вопрос. Ты не знаешь, не заходил ли в последнее время к твоему отцу Мортон Линч? Она нахмурилась: — Кто? — Мортон Линч — это еще один твой «дядя». Джинкс посмотрела на меня с недоумением: — Я не знаю никакого Мортона Линча. Я скрыл свое замешательство под угрюмым молчанием. Линч был университетским ветераном, он работал там по технической части. Он занялся частными исследованиями вместе со мной и доктором Фуллером, когда тот оставил преподавание. Более того, он жил в семье Фуллер больше десяти лет, пока не решил переехать поближе к зданию «РЕИН», что произошло всего пару лет назад. — Ты не помнишь Мортона Линча? — Ко мне вернулись хорошо запечатлевшиеся воспоминания о солидного возраста мужчине, который строил домики для кукол Джинкс, чинил ее игрушки и целыми часами катал на своих плечах. — Никогда про него не слышала. Я решил оставить эту тему и стал сосредоточенно перелистывать стопку листов с записями на столе. Я остановился, когда добрался до древнего воина, но не стал надолго задерживать на нем внимание. — Джинкс, я могу тебе чем-нибудь помочь? Она улыбнулась. И эта улыбка вернула всю теплоту и непосредственность той далекой пятнадцатилетней энергичной девчонки. На мгновение я испытал чувство утраты и сожаления о том, что то «увлечение» пришло в ее жизнь так рано. — Со мной все будет в порядке, — заверила Джинкс. — Папа мне кое-что оставил. И я собираюсь посвятить себя труду — ведь я получила диплом по оценке общественного мнения. — Ты хочешь стать официальным сборщиком информации? — Не-ет! Сбор информации здесь не при чем. Я говорю об оценке. Была какая-то ирония в том факте, что она провела четыре года, обучаясь профессии, которую ее отец в течение тех же четырех лет должен был превратить в устаревшую. Но сочувствие было неуместно. На это я и указал, заметив: — С твоей долей акций «Реэкшенс инкорпорейтед» тебя ждет неплохая жизнь. — С отцовскими двадцатью процентами? Их мне не видать. О, конечно, эти акции мои. Но Сискин захапал все бумаги по юридической договоренности. У него доверенность. Акции и дивиденды остаются у него на правах опекуна до тех пор, пока мне не исполнится тридцать лет. Сущий грабеж. И не требовалось большого ума, чтобы понять его причины. Фуллер не был единственным человеком, стремящимся к тому, чтобы деятельность «Реэкшенс» отчасти направили на исследования, которые вознесли бы человеческую духовность намного выше того болота, в котором она пребывала до сих пор. Фуллер имел достаточное число сторонников, готовых проголосовать за подъем вопроса о таких исследованиях на любом собрании акционеров. Но теперь, когда Сискин обзавелся двадцатью процентами голосов, принадлежавших ранее Фуллеру, стало ясно, что не приносящие дохода идеалистические задачи симулятор решать не будет. Джинкс упаковала пластиковый пакет. — Извините, Дуг, что я вела себя так грубо. Просто я чувствовала себя уязвленной. После того как я прочитала в газете о вечеринке Сискина, я только и думала о том, как вы ходите вне себя от радости, что заняли место папы. Но мне следовало понимать, что это не так. — Конечно, это не так. Все равно дела сейчас идут не в том направлении, как хотелось доктору Фуллеру. Меня совершенно не волнует дальнейшее положение дел компании. Не думаю, что задержусь здесь надолго после того, как увижу, что наш симулятор стал реальностью. Усилия доктора Фуллера заслуживают по меньшей мере моего удовлетворения тем, что работа завершена. Джинкс мило улыбнулась, ухватила пакет под мышку и показала рукой на извлеченную из книги кипу записей. Угол того листа с рисунком красными чернилами выглядывал наружу, и мне показалось, что древнегреческий воин насмешливо пялится на меня. — Если вам нужны записи, — сказала она, направляясь к двери, — я буду ждать вас дома. После того как Джинкс ушла, я немедля повернулся к письменному столу и протянул руку к стопке листов. Но, едва сделав это, я тут же отдернул руку. Воин больше не смотрел на меня. Я поспешно перебрал бумаги. Рисунка там не оказалось. Сначала лихорадочно, затем тщательно я вновь и вновь просматривал бумаги. Я обыскал выдвижные ящики, посмотрел под книгой и обследовал весь пол в комнате. Но набросок пропал, как будто его никогда и не было. Глава 3 Прошло несколько дней, прежде чем я смог глубже заняться загадкой «Линч — Фуллер — древнегреческий воин». Нельзя сказать, чтобы эта тайна не вызывала у меня самого глубокого волнения. Я не исследовал ее скорее потому, что был скован необходимостью доведения симулятора до окончательной кондиции и гармонизации всех его функций. Сискин постоянно подгонял меня. Ему хотелось, чтобы система была готова для полноценной демонстрации через три недели, несмотря на то что еще оставалось ввести в машину больше тысячи субъективных единиц, чтобы довести ее первоначальное «население» до десяти тысяч. Поскольку наш симулятор социальной системы должен был представлять собой одно полноценное «сообщество», тысячи основных электросхем обеспечивались различными элементами материального мира. К ним относились такие детали, как средства транспорта, школы, дома, общества садоводов, домашние животные, правительственные организации, коммерческие предприятия, парки и все другие институты, необходимые в любом мегаполисе. Конечно, все это было выполнено в симулектронном виде — в форме отпечатков на лентах, смещающих напряжений на электронных сетках, систем обозначений на аккумуляторных цилиндрах. Результатом явился электроматематический аналог «среднестатистического» города, обитатели которого не подозревают, что находятся в искусственном мире. Вначале мне казалось невозможным представить, что в этих километрах проводов, мириадах преобразователей и потенциометров, бесчисленных тысячах транзисторов, функциональных генераторов и систем сбора информации — среди всех этих компонентов живет целая община, готовая отреагировать на любой стимул, который можно спрограммировать и ввести. Только после того, как я провел сеанс контроля и увидел все в действии, я наконец убедился в том, что подобное возможно. Совсем вымотавшись после хлопотного дня, я расслабился, положив ноги на стол и усилием воли отогнав мысли от симулятора. После этого мысли могли течь только в одном направлении — снова к Мортону Линчу, Хэннону Фуллеру, древнегреческому воину, ползущей черепахе и девочке-подростку, некогда похожей на маленькую фею по прозвищу Джинкс, которая, словно в мгновение ока, повзрослела и превратилась в очень привлекательную, но слишком уж забывчивую молодую женщину. Я наклонился вперед и нашел на пульте внутренней связи нужную кнопку. На экране сразу появилось изображение седоволосого, румянощекого мужчины с очень усталым лицом. — Эвери, — сказал я, — мне нужно с тобой поговорить. — Ради бога не сейчас, сынок. Я совсем измотан! Нельзя как-нибудь позже? За доктором философии Эвери Коллингсвортом сохранилась привилегия называть меня «сынком» даже несмотря на то, что он являлся моим подчиненным. Но я не возражал, поскольку в свое время оказался усердным учеником на его курсах по психоэлектронике. В результате тогдашних наших отношений он теперь заделался консультантом по психологии компании «Реэкшенс инкорпорейтед». — Этот разговор не имеет отношения к работе, — заверил я его. Эвери улыбнулся: — В таком случае, пожалуй, я к твоим услугам. Но с одним условием! Тебе придется встретиться со мной у Хромоногого. После сегодняшней потогонки мне нужно… — он понизил голос, — покурить. — У Хромоногого через пятнадцать минут, — согласился я. Я вовсе не закоренелый нарушитель закона, но и не являюсь большим сторонником тридцать третьей поправки. Думаю, организации по борьбе с курением во многом правы. Но мне кажется, что тридцать третья поправка долго не просуществует. Она так же непопулярна, как была непопулярна восемнадцатая поправка сто с лишним лет назад. И я не вижу причин — почему бы человеку не закурить иной раз, если он достаточно осторожен, чтобы не выдувать дым в сторону борцов за чистоту легких? Однако, назначив встречу с Коллингсвортом в курительном притоне через пятнадцать минут, я не принял во внимание назойливость сборщиков информации. Нет, с пикетами протестующих перед зданием у меня проблем не возникло. Впрочем, они здорово расшумелись, как только я вышел из парадного входа. Даже раздалось несколько угроз. Но Сискин обладал большим влиянием и сумел разместить вокруг здания компании отряд полиции, который дежурил там посменно круглые сутки. Мое опоздание вызвала армия тех опрашивателей, которые предпочитают действовать активнее всего во второй половине дня, когда можно нападать на толпы людей, покидающих учреждения и центральные магазины. Заведение Хромоногого находилось всего в нескольких кварталах от «Реэкшенс». Поэтому я выбрал тихоходный мобильный тротуар, благодаря чему сделался легкой добычей для опрашивателей, которые могли оказаться поблизости. И они тут же появились. По совпадению, первому из них понадобилось узнать мою реакцию на тридцать третью поправку, а также имеются ли у меня возражения против бездымных сигарет без никотина. Едва он ушел, как появилась женщина лет пятидесяти с блокнотом в руке, чтобы выведать мое мнение по поводу повышения цен на лунные экскурсии фирмой «Макуортер». То, что мне в жизни вовсе не светила такая дорогая экскурсия, значения для нее не имело. К тому времени как и она закончила опрос, я уже отбыл на три квартала дальше заведения Хромоногого, и мне оставалось только проехать еще два квартала до ближайшей переходной платформы. На обратном пути у меня брал интервью очередной официальный сборщик информации. Он вежливо отверг мою просьбу оставить меня в покое, твердо настаивая на своих официальных полномочиях. Я нетерпеливо сообщил ему, что консервированный корень марсианской колоказии, экземпляр которого он практически насильно засунул мне в глотку, обязательно начнет пользоваться покупательским спросом. У меня в жизни бывали моменты — и тот момент был явно одним из таких, — когда я с нетерпением и даже почти с вожделением жаждал прихода новой эры, в которую симулектроника очистит улицы от надоедливого роя опрашивателей. Прошло уже пятнадцать минут после договоренного времени, когда меня узнали и провели в курильню Хромоногого через антикварный магазин, ее прикрывавший. Внутри мне пришлось подождать, пока мои глаза привыкнут к полумраку, наполненному голубоватой дымкой. В воздухе стоял резкий, по приятный аромат тлеющего табака. Стены, увешанные гобеленами, смягчали звуки старой песенки под названием «Дым в твоих глазах», доносившейся из омнифона. Я поискал глазами вдоль стойки и просмотрел все места у столиков. Эвери Коллингсворт еще не пришел. И я представил себе комичную, но в то же время жалкую картину того, как он изо всех сил пытается отбиться от сборщиков информации. Ко мне вдоль стойки заковылял Хромоногий — пузатый коротышка с постоянно озабоченным лицом и дергающимся левым глазом, что усиливало карикатурность его внешности. — Выпивки или курева? — спросил он. — И того и другого понемножку. Доктора Коллингсворта не видел? — Сегодня не видел. Что будешь брать? — Двойной «скотч-астероид». Две сигареты… с ментолом. Сначала я получил сигареты, аккуратно упакованные в прозрачную пластиковую коробочку с откидной крышечкой. Я взял одну, постучал ею о стойку и схватил ее губами. В тот же момент один из помощников Хромоногого щелкнул перед моим лицом узорной зажигалкой. Дым заструился через горло, но мне пришлось сдержать приступ кашля. Еще пара затяжек, и я преодолел состояние, которое всегда выдает неопытного курильщика. Затем приятно закружилась голова, дым защипал ноздри и нёбо. Еще немного погодя мою эйфорию подкрепил дивный вкус скотча. Я отхлебывал из стакана, наслаждаясь каждым глотком и осматривая почти битком набитое помещение. Лилось мягкое освещение, курильщики переговаривались вполголоса, и их бормотание сливалось с архаичной музыкой. Из динамиков полились звуки очередной старой песий — «Две сигареты в темноте». И вдруг мне стало интересно — что о тридцать третьей поправке думает Джинкс и каково было бы сидеть вместе с ней в саду на крыше небоскреба и смотреть, как отблеск зажженной сигареты играет малиновым светом на гладкой атласной коже ее лица. Я в сотый раз принялся уверять себя, что она не могла иметь совершенно никакого отношения к исчезновению загадочного наброска Фуллера. Я тщательно воспроизвел в уме ту ситуацию. Я точно видел рисунок, когда провожал Джинкс к двери. Но когда я вернулся к столу, набросок пропал. Но если Джинкс не имела к этому отношения, то почему же она отрицала знакомство с Мортоном Линчем? Я допил скотч, заказал новую порцию и, пока ее готовили, затягивался дымом сигареты. Как все стало бы просто, если бы я всего лишь смог убедить себя, что никакого Мортона Линча нет и не существовало никогда! В этом случае гибель Фуллера не вызывала бы никаких подозрений и было бы совершенно понятно, почему Джинкс заявила, будто не знает Линча. Только все равно это не объяснило бы исчезновение рисунка. Кто-то вскарабкался на табурет рядом со мной, и на мое плечо опустилась широкая мягкая ладонь. — Проклятые приставалы! Я поднял глаза и увидел Эвери Коллингсворта. — Тебя тоже поймали? — Четыре штуки. Один замучил меня с исследованием медицинской ассоциации по изучению личных привычек. Я бы предпочел, чтобы мне зуб выдернули. Хромоногий поднес личную трубку Коллингсворта, набитую табачной смесью по особому рецепту, и принял заказ на неразбавленное виски. — Эвери, — задумчиво сказал я, пока тот закуривал, — я хочу предложить тебе ребус. Вот такой рисунок: на нем изображен шагающий древнегреческий воин с копьем, лицом повернут к тебе. Впереди него черепаха, ползет в том же направлении, что идет воин. Первый вопрос: на какие мысли это может тебя навести? Второе: видел ли ты в последнее время что-то подобное? — Нет. Я… Слушай, ты что, об этом хотел поговорить? Я бы сейчас мог сидеть дома и принимать душ! — Доктор Фуллер оставил такую картинку для меня. Давай начнем с того, что предположим, будто этот рисунок чем-то важен. Только я не могу додуматься, что он означает. — Да просто чепуха какая-то, вот тебе мое мнение. — Итак, это чепуха. Но означает ли она что-нибудь? Эвери принялся размышлять, посасывая свою трубку. — Может быть… Он замолчал, я не вытерпел и спросил: — Ну что? — Зенон. — Зенон? — Парадокс Зенона. Ахиллес и черепаха. Я щелкнул пальцами. Ну конечно! Ахиллес, который гонится за черепахой и не может ее догнать, потому что каждый раз, когда он добегает до того места, где была черепаха, та успевает проползти вперед какое-то расстояние. — Тебе приходит в голову что-нибудь о том, как этот парадокс может быть применен в нашей работе? — спросил я, сгорая от нетерпения и любопытства. Он помолчал немного и, наконец, пожал плечами. — Ну, не так сразу. Все-таки я отвечаю только за программирование психологических паттернов. И не могу делать авторитетные заявления по другим вопросам. — Вывод этого парадокса, как я припоминаю, заключается в том, что всякое движение есть иллюзия? — Это его основная мысль. — Но по-моему, она не имеет никакого отношения к работе. Наверное, Фуллер, нарисовав этот набросок, имел в виду вовсе не парадокс Зенона. Я протянул руку к своему стакану, но Коллингсворт задержал ее: — Я не стал бы относиться серьезно к чему-либо, что Фуллер делал в течение тех последних двух недель. Знаешь, он вел себя весьма странно. — Может, была причина? — Никакие причины не объяснят всех его закидонов. — Например? Эвери сложил губы трубочкой: — За две ночи до того, как он погиб, я играл с ним в шахматы. Весь вечер он то и дело прикладывался к бутылке и, как ни странно, совсем не опьянел. — Значит, его что-то беспокоило? — Понятия не имею, что было у него на уме, хотя я ясно видел, что он не в себе. Все время его заносило куда-то в область философии. — Размышлял об исследовании и улучшении человеческих взаимоотношений? — О нет, ни о чем таком он не заговаривал. Но… в общем, если откровенно, он вообразил, будто его работа в компании начинает приносить плоды в виде того, что он назвал «базовым открытием». — Что это за открытие? — Он не захотел рассказывать. Это кое-что подтверждало. Линч тоже говорил о некоем секрете Фуллера, об информации, которую тот надеялся передать мне. Теперь-то я был уверен в том, что Линч действительно присутствовал на вечеринке Сискина и что между нами действительно происходил тот разговор на крыше. Я закурил вторую сигарету. — Дуг, почему тебя все это так интересует? — Потому что я не думаю, что Фуллер погиб случайно. Через мгновение Эвери с серьезным видом произнес: — Слушай, сынок. Я прекрасно знаю, почему началась вражда между Фуллером и Сискином — распределение социологических исследований, временные графики и все такое. Но в самом деле, никак нельзя думать, будто Сискин дошел до того, чтобы пойти на физическое устранение… — Я этого не говорил. — Конечно, не говорил! И тебе лучше вообще об этом не заикаться… никогда. Сискин — очень могущественный и мстительный человек. Я поставил на стойку пустой стакан. — Но с другой стороны, Фуллер мог с завязанными глазами передвигаться прямо среди потрохов этих функциональных генераторов. Уж он бы никак не напоролся на кабель под высоким напряжением. — Если говорить о нормальном, не сумасшедшем Фуллере, то да. Но не о том Фуллере, которого я видел в течение тех двух последних недель! Наконец, Коллингсворт созрел до того, чтобы сделать выстрел в упор. Он грохнул стаканом о стойку и заново закурил трубку. Благодаря свету от тлеющего табака его лицо казалось менее напряженным, чем было на самом деле. — Кажется, я догадываюсь, что это у Фуллера было за «базовое открытие». Я насторожился: — Правда? — Точно. Готов поспорить, здесь дело главным образом в его отношении к субъективным реагирующим единицам в симуляторе. Если помнишь, он очень часто называл их не иначе как «настоящие люди». — Но он же так просто подшучивал. — Неужто? Я помню, как он сказал: «Черт возьми! Для этого устройства мы не будем программировать никакие аналоги опрашивателей». Я объяснил: — Он планировал устроить все так, что в нашей машине нам не понадобятся аналоги опрашивающих единиц для исследования общественного мнения. Он разработал другое — систему аудиовизуальных стимулов, таких, как постеры, буклеты, видеоролики. Мы наблюдаем за реакциями с помощью специальных микросхем, регистрирующих мысли. — Но почему в искусственном мире Фуллера не должно быть опрашивателей? — спросил он. — Потому что в реальности система без них эффективнее. И мы таким образом получаем подлинную картину поведения общества минус раздражающий фактор устного опроса общественного мнения. — Это лишь теория. Но вспомни, сколько раз ты слышал, как Фуллер заявлял: «Я не намерен подвергать мой маленький народ домогательствам со стороны проклятых приставал»? Эти слова не были лишены основания. Даже я подозревал, что Фуллер вообразил, будто индивидуальные единицы, которые он программировал для своего симулятора, обладают по-настоящему высоким уровнем сознания. Коллингсворт развел руками и улыбнулся: — Я думаю, «базовое открытие» Фуллера заключалось в том, что его реагирующие единицы — не просто оригинальные микросхемы в электронном симуляторном комплексе, а реальные живые мыслящие личности. Я уверен, что он считал, будто они действительно существуют. Может быть, это так и есть, но пребывают они лишь в отдельном, солипсическом мире и совершенно не подозревают, что их прошлый опыт был синтезирован и что их вселенная отнюдь не представляет собой нормальную, твердую, материальную вселенную. — Но ты сам не веришь в подобные… В его веселых глазах плясал отблеск от зажигалки, лежащей рядом на стойке. — Молодой человек, я — чистый психолог, последователь бихевиоризма. И по части философии я твердо придерживаюсь этой линии. Но вот ты, Фуллер и другие электронщики, занимающиеся симуляторами, — странные типы. Когда вы начинаете смешивать психологию с электроникой, да еще впрыскивать в эту смесь умеренные дозы кондиционирования вероятности, вы приходите в итоге к чрезвычайно экстравагантным убеждениям. Ну вот вы никак не можете вводить в машину людей, не принимаясь при этом размышлять об основной сущности людей и машин. Наша дискуссия начала уходить куда-то не в ту степь. Я попробовал вернуть ее в прежнее русло. — Я не согласен с твоим предположением о «базовом открытии» Фуллера. Потому что думаю, что это открытие — то же самое, о чем мне пытался рассказать Линч. — Линч? Кто это такой? Я замолчал. Затем я улыбнулся, осознав, что он, наверное, каким-то образом слышал, как Джинкс Фуллер сказала, будто не знает никакого Линча. А теперь и Коллингсворт решил немного пошутить. — Серьезно, — продолжил я. — Если бы я не поверил словам Линча, что Фуллер располагал каким-то секретом, я не пошел бы в полицию. — Линч? Полиция? О чем ты говоришь? Я начал подозревать, что он, возможно, не шутит. — Эвери, я не в том настроении, чтобы устраивать дурацкие розыгрыши. Я говорю о Мортоне Линче! Он упрямо затряс головой: — Я такого не знаю. — Линч! — почти прокричал я. — Ответственный за безопасность в компании! Я показал пальцем на бронзовый кубок, стоявший на полке. — Вон тот Линч! Его имя выгравировано на этом кубке, врученном ему, когда он победил тебя на соревнованиях по стрельбе в прошлом году! Коллингсворт помахал рукой, и к нам подошел Хромоногий. — Будь добр, сообщи мистеру Холлу, кто был у нас шефом внутренней безопасности в течение последних пяти лет. Хромоногий ткнул большим пальцем в направлении хмурого мужчины среднего возраста, сидящего на табурете с краю: — Джо Гадсен. — А теперь, Хромоногий, передай мистеру Холлу этот кубок. Я прочитал надпись: «Эвери Коллингсворт. Июнь 2033». Все помещение наклонилось и завращалось, а едкий запах табачного дыма, казалось, накатился на меня волной и окутал со всех сторон. Музыка звучала все тише и тише, и последним, что я помню, было то, как я пытался ухватиться за стойку, чтобы не упасть. Наверное, я все-таки потерял сознание не полностью, потому что следующим эпизодом, который я вспомнил, было то, как я столкнулся с каким-то человеком у входа на самую медленную пешеходную ленту. Меня отбросило назад, и я оперся плечом о стену дома… в нескольких кварталах от табачного притона. По-видимому, со мной случился новый приступ, но во время него я вроде бы немного владел собой. Эвери, скорее всего, даже не заметил, что со мной было что-то не так. И вот я стоял, внезапно снова обретя сознание, потрясенный и дрожащий, и пристально вглядывался в темнеющее вечернее небо. Ощущая полную беспомощность, я подумал о Линче, о его имени на кубке, о рисунке Фуллера. Действительно ли они исчезли? Или же я все это только вообразил? Почему мне казалось, что порядок и здравый смысл вокруг меня начинают вдребезги разлетаться? Я прошел на переходную платформу, чтобы перебраться на противоположную сторону улицы. Движение здесь было очень небольшое, и возле ближайшей посадочной площадки не наблюдалось ни одного идущего на посадку аэромобиля. Но только до тех пор, пока я не приблизился к площадке на двадцать футов. В этот момент сверху, из сгущающихся сумерек, стремительно вырвалась летающая машина с воющей сиреной. Вероятно потеряв управление, она, сильно трясясь, сорвалась с направляющего электромагнитного луча и понеслась прямо на меня. Я ринулся на быструю пешеходную ленту. Быстрое движение ленты едва не швырнуло меня назад прямо под падающий аэромобиль, но я удержался и сумел в конечном итоге сесть и оглянуться назад. Аэромобиль автоматически остановился благодаря воздушной струе, которая задержала машину в одном дюйме от проезжей части. Если бы я не отскочил, то сейчас вряд ли уже можно было бы опознать мои останки. Глава 4 Вплоть до раннего утра мой мирный отдых портила череда кошмаров, в которых все, что я брал в руки, тут же рассыпалось. В итоге я проспал подъем, и мне пришлось отправляться на работу, не позавтракав. Однако по пути в центр города я летел, избегая уровней с интенсивным движением, из-за чего двигался с задержками, в то время как мои мысли вновь и вновь возвращались к едва не случившейся прошлым вечером катастрофе. Вписывалось ли это происшествие в общую картину? Неужели воздушная машина намеренно изменила курс? Я отмахнулся от этого подозрения. То происшествие не могли подстроить. С другой стороны, с доктором Фуллером случилась передряга, стоившая ему жизни, которую также нельзя было подстроить. И еще исчезновение Линча. За этим тоже стояло чье-то непонятное намерение? И почему три близких знакомых Линча, оказывается, никогда о нем не слышали? Может быть, все эти невероятные события — результат какой-то таинственной информации, которую Фуллер передал Линчу? Тайна, которая немедленно вычеркнула сначала первого, а потом второго, владеющего ею? Я попробовал выложить эти кусочки информации в некое подобие рациональной перспективы, по не сумел. На передний план моего внимания то и дело выступала изменившаяся надпись на кубке, а вместе с ней приходил на ум теперь уже несуществующий рисунок красными чернилами и похожий на хорька человек, надменно восседавший на табурете в табакокурильне, которого Хромоногий объявил шефом безопасности компании «РЕИН». Все это отдавало никак не меньше, чем действиями сверхъестественных сил. Я избегал этой версии так долго, как мог. Но что же еще оставалось предположить? Так или иначе, по меньшей мере одно не казалось совсем уж невероятным: Фуллер и Линч познакомились с некоей секретной информацией или «базовым открытием» — это можно было назвать и так. Что бы произошло, получи и я к ней доступ? Или хотя бы продолжай я интересоваться ею? Являлся ли инцидент с аэромобилем началом чего-то? Я посадил мой аэромобиль на стоянку «РЕИН» и повел его, едва касаясь поверхности, на знакомое место. Едва я заглушил двигатель, как до меня донесся шум возбужденной толпы, стоявшей перед зданием. Огибая угол, я увернулся от куска трубы, которую швырнули в окно первого этажа. Труба ударилась о защитный экран, рассыпав сноп искр, и брякнулась на землю. Количество пикетчиков из числа сборщиков информации утроилось, но они все еще вели себя довольно мирно. Угроза исходила скорее от злобной группы людей, вызывающе толпящейся напротив строя полицейских. Чуть поодаль на переходной платформе краснолицый человек кричал в мегафон: — Долой «Реэкшенс»! У нас не было депрессии тридцать лет! Электронный сбор информации приведет к полной экономической разрухе! Ко мне подошел сержант специального отряда полиции: — Вы Дуглас Холл? Я кивнул, и он сказал мне: — Я провожу вас. Он включил портативный генератор защитного экрана, и я почувствовал, как от окружившего нас электромагнитного поля начало пощипывать кожу. — Непохоже, что вы очень стараетесь прекратить безобразие, — проворчал я, шагая следом за сержантом к парадному входу. — Вас хорошо защищают. А если мы не дадим им выпустить пар, они только еще больше распалятся. Внутри все было нормально. Здесь не чувствовалось никаких признаков того, что в ста футах отсюда люди, сочувствующие сборщикам информации, стараются растревожить осиное гнездо. Однако количество сверхсрочных задач в расписании этого дня требовало как раз такой спокойной обстановки. Я сразу же решил сходить в отдел кадров. В файле под литерой «71» не значилось имени Мортона Линча. Под литерой «Г» я нашел: «Гадсен Джозеф М. Директор отдела внутренней безопасности». Дата подачи заявления на должность значилась как 11 сентября 2029 года — пять лет назад. Там же было указано, что он был принят на должность через две недели после той даты. — Что-то не так, мистер Холл? Я обернулся и увидел секретаршу отдела. — Эти материалы обновлены? — Да, сэр, — гордо ответила секретарша. — Я проверяю их каждую неделю. — Тут имеются какие-нибудь жалобы на работу… Джо Гадсена? — О нет, сэр! Только положительные отзывы. Он со всеми хорошо ладит. Верно, мистер Гадсен? — Она премило улыбнулась, глядя поверх моего плеча. Я развернулся кругом. Здесь, в кабинете, широко улыбаясь, стоял хорькообразный тип. — Что, против меня кто-то кляузничает, а, Дуг? Секунду я не мог вымолвить ни слова. Наконец кое-как выдавил: — Нет. — Отлично, — сказал Гадсен, очевидно не придав значения моему разговору с секретаршей. — Кстати, Хелен передает тебе благодарность за форель, которую ты прислал нам с озера. Если в пятницу вечером ты свободен, то приезжай и преломи с нами хлеб. К тому же Джуниор хочет еще послушать о симулектронике. Ты его прямо-таки зачаровал своими рассказами! Джо Гадсен, Хелен, Джуниор — эти слова отдавались гулким эхом в моих ушах, точно экзотические имена таинственных жителей еще не открытой планеты в другом конце Галактики. А его упоминание о форели… Что он выдумал? За весь месяц, проведенный на озере, я не выловил ни одной рыбины! По крайней мере, не помню, чтобы вообще ловил рыбу. И тут я решил провести одно очень важное испытание. Оставив Гадсена и секретаршу удивленно переглядываться между собой, я быстро зашагал по коридору во «владения» Чака Уитни в отдел функционального генерирования. Придя туда, я обнаружил Чака возле главного интегратора данных — он целиком засунул туда голову. Я потрогал его за плечо, и он извлек голову на свет божий. — Чак, я… — Да, Дуг… что такое? — Его доброе загорелое лицо сначала выражало веселость, но она сменилась замешательством при виде моего слишком очевидного беспокойства. Чак провел рукой по ежику своих темных волос — такому жесткому и непокорному, что он воскрешал в памяти прически, которые еще поколение тому назад успели выйти из моды, — и озабоченно спросил: — У тебя проблемы? — Я по поводу… Мортона Линча, — неохотно сказал я. — Ты когда-нибудь о нем слышал? — О ком? — Линч, — повторил я, внезапно ощутив гнетущую безнадежность. — Мортон, шеф службы безо… Ладно, бог с ним. Забудь об этом. Через какое-то время я открыл дверь в приемную моего офиса, где секретарша встретила меня бодрым приветствием: «Доброе утро, мистер Холл». Я с удивлением уставился на секретаршу. Мисс Бойкинс за своим столом в приемной не оказалось. На ее месте сидела Дороти Форд, весело и лукаво поглядывая на меня из-под локонов ослепительных золотистых волос. — Удивлены? — А где мисс Бойкинс? — Ее позвал к себе мистер Сискин, и она пошла на зов. Теперь она — в тепле и уюте головного офиса и, будем надеяться, довольна такой близостью к Великому Коротышке. Я вошел. — И это что, насовсем? Дороти игриво убрала пшеничную прядь с виска. Однако эта девушка уже не казалась такой фривольной и непутевой, как тогда на вечеринке Сискина. Она потупила глаза и сказала, словно на что-то намекая: — О, я уверена, вы не против такой перемены, а, Дуг? Но я был против. И вероятно, дал это понять, когда, заходя в кабинет, хмуро буркнул ей: «Ничего, привыкну». Я был отнюдь не в восторге от того, что Сискин переставляет пешки на доске и я — одна из них. Становилось ясно: вопрос о функциях симулятора социальной среды он собирается решить по-своему. И я не сомневался, что он отвергнет мое предложение частично использовать систему для социологических исследований — так же как он почти было ответил Фуллеру твердым «нет» по тому же самому вопросу. И все же в моем случае мне, видимо, причитается своего рода компенсация. Мисс Бойкинс явно не отличается яркой внешностью, но она способная, аккуратная и приятная в общении. А ветреная и разносторонняя Дороти Форд, очевидно, призвана выполнять великое множество функций и далеко не в последнюю очередь «присматривать за мной» от имени корпорации «Сискин истэблишмент». Такие мыслительные упражнения занимали мое внимание недолго, поскольку загадка Линча вновь притянула меня, как магнитом. Я включил видеофон и через несколько секунд связался с лейтенантом Макбейном. Напомнив ему, кто я такой, я сказал: — Насчет моего заявления о Мортоне Линче… — Какой вам нужен отдел? — Пропавших без вести лиц, конечно. Я… — Когда вы подали ваше заявление? Что там случилось? Я тяжело сглотнул слюну. Но нечто в этом роде я, в сущности, и готов был услышать. — Мортон Линч, — проговорил я, запинаясь. — На вечеринке Сискина. Исчезновение. Вы приходили в «Реэкшенс» и… — Извините, мистер Холл, но вы, скорее всего, перепутали меня с кем-то другим. В этот отдел не поступало подобного заявления. Прошло несколько минут, а я все сидел, глядя на погасший экран. Потом я стремительно рванулся вперед и выдернул из стола верхний ящик. Тот помер газеты «Ивнинг пресс» по-прежнему лежал там. Все больше волнуясь, я отыскал полосу со светской хроникой и прочел последний абзац колонки Стэна Уолтерса. Там была едкая саркастическая критика нового театрального спектакля. Ни единого слова о Мортоне Линче и вечеринке в пентхаусе, устроенной Сискином. Сигнал внутренней связи чуть не надорвался, прежде чем я нажал на кнопку, даже не посмотрев на экран. — Да, мисс Форд? — Вас хочет видеть мистер Сискин. Он снова пришел не один. На этот раз он привел с иголочки одетого человека, солидные габариты которого вынуждали «маленького славного живчика» выглядеть еще миниатюрнее. — Дуг, — возбужденно сказал Сискин, — я хочу познакомить тебя кое с кем, кого здесь нет! Понимаешь? Его никогда здесь не было. Когда мы уйдем, для тебя он вообще перестанет существовать. Я вскочил с кресла, едва не опрокинув его, разглядев параллель между словами Сискина и тем, что случилось с Линчем. — Дуглас Холл, Уэйн Хартсон, — представил он нас друг другу. Я протянул дрожащую руку, которая была немедленно схвачена, словно тисками. — Я буду работать с Холлом? — спросил Хартсон. — Только если все пойдет гладко. Если Дуг понимает, что мы поступаем правильно. Хартсон нахмурился: — Я думал, что внутри вашей организации у вас все «на мази». — О, так оно и есть! — заверил его Сискин. Тогда я понял, в чем дело. Это был Уэйн Хартсон — одна из сильнейших политических фигур в стране. — Без Хартсона, — тихо, чуть ли не шепотом продолжал Сискин, — администрация не сможет работать. Разумеется, все его связи не лежат на поверхности, а находятся в тени, поскольку официально он лишь осуществляет контакты между партией и правительством. Просигналила Дороти, и на экране интеркома появилось ее лицо. — Официальный сборщик информации номер 3471-С на проводе просит мистера Холла. Глаза Сискина гневно сверкнули, и он метнулся к пульту: — Скажи ему… Но на экране вместо лица девушки уже была физиономия опрашивателя. — Я провожу исследование о предпочтениях мужчин в качестве рождественских подарков, — объявил он. — Так, значит, — прорычал Сискин, — это не приоритетный опрос? — Нет, сэр. Но… — Мистер Холл отказывается отвечать. Можете сообщить начальству, чтобы назначили штраф. Сискин выключил пульт, и улыбающаяся физиономия опрашивателя погасла. Сборщики информации совсем не против получения своей доли штрафа за отказ отвечать на вопросы. — Итак, о мистере Хартсоне, — продолжал Сискин. — Я указал, что без него администрация не может справляться со своими функциями. — Я слышал о мистере Хартсоне, — сказал я, готовясь к тому, что, как я понял, должно произойти. Хартсон уселся на стул, закинул ногу на ногу и стал терпеливо дожидаться конца беседы. Сискин прохаживался по кабинету, посматривая время от времени на меня. — На эту тему мы уже говорили, Дуг, и я знаю, что ты не вполне разделяешь мои взгляды. Но боже всемогущий, «Реэкшенс» может стать крупнейшей компанией в стране! Позднее, когда мы окупим наши инвестиции, я построю для тебя другой симулятор, который ты сможешь использовать только для твоих исследований. Это грядет, Дуг, — однопартийная система неотвратимо надвигается. Мы не в состоянии остановить этот процесс. И я вовсе не уверен, что это плохо для страны. Но суть вот в чем: «Реэкшенс инкорпорейтед» способна принять в этом самое живое участие! Заговорил Хартсон: — Мы сможем все провернуть в течение ближайших двух-трех лет, полностью вытеснив другую партию и переманив на нашу сторону ее руководящее звено… если будем вести игру грамотно, — откровенно сообщил он. Сискин наклонился над столом: — А знаешь ли ты, что подскажет им, как нужно вести игру — на всех национальных и местных выборах и при решении каждого вопроса? Симулятор, который я построил для тебя! От этой его восторженной откровенности мне стало немного не по себе. — А чем это выгодно для вас? — Чем это выгодно для нас? — Он продолжил расхаживать по кабинету с широко раскрытыми глазами, бегающими в разные стороны. — Я скажу тебе, сынок. Мы вправе ожидать прихода такого времени, когда вся нынешняя система сбора информации — устного сбора информации — будет полностью запрещена как невыносимая, нарушающая покой населения. Хартсон кашлянул, чтобы обратить на себя внимание: — Компания «Реэкшенс» с ее скрытым процессом получения информации отлично устроится. Потребность в масштабных опросах общественного мнения останется прежней. Но, — он покачал головой с притворной озабоченностью, — я не знаю, как можно будет удовлетворить эту потребность, не оговорив при этом для вашей компании особые льготы на федеральном уровне. — Разве не понимаешь, Дуг? — Сискин оперся руками о стол. — Симуляторы Сискина — Холла построят в каждом городе! Твои реактивные единицы станут командовать парадом! Это же целый новый мир! А потом, когда заложим основу, ты получишь целую кучу фондов на развитие симулектроники — искать способы, как привнести в мир свет и сделать жизнь справедливой и гуманной! Вероятно, я мог сказать Сискину, что ему следует поискать себе другого специалиста по симулектронике. Но к чему хорошему это привело бы? Если, как считал Фуллер, Сискин и его соратники замышляют государственную измену на беспрецедентном уровне, то что с этим мог сделать я, добровольно оставив стратегическую позицию? — А чего же вы хотите от меня? — спросил я. Сискин ухмыльнулся: — Продолжай работу по плану. Готовься к нескольким коммерческим контрактам. Это даст нам возможность испытать потенциал системы. А тем временем можешь подумывать о том, как полностью перепрограммировать машину, чтобы превратить ее в политически-ориентированную среду. На интеркоме послышался голос Дороти: — Мистер Холл, мистер Уитни программирует новую партию реактивных единиц. Он хочет узнать, не можете ли вы к нему заглянуть. По пути в отдел функционального генерирования я встретил в коридоре Эвери Коллингсворта. — Я только что дал Уитни окончательное добро на психологические составляющие тех новых сорока семи единиц, — сообщил он. — Вот информация о них, если хочешь ознакомиться. Я решил отказаться: — Не надо. Я еще пока ни разу не усомнился в твоей компетентности. — Ты же знаешь, я мог напортачить. — Он улыбнулся. — Не мог! Эвери умолк, и я попытался проследовать дальше: пусть не думает, будто я обеспокоен тем, что случилось в табачном притоне. Он заботливо прикоснулся к моей руке: — Ты хорошо теперь себя чувствуешь? — Конечно. — Я кое-как изобразил беззаботный смех. — Что касается прошлого вечера у Хромоногого… я, наверное, малость переборщил с выпивкой, пока ждал тебя. Эвери облегченно улыбнулся и зашагал дальше по коридору. У двери в отдел Уитни я резко притормозил и тяжело привалился к стене. Это началось снова — в ушах зашумели морские волны, в висках застучал пульс. Но я сумел остаться в сознании. Наконец стены перестали плыть перед глазами, и я встал во весь рост, напрягшись и дрожа от страха. Посмотрев в обе стороны коридора — не видел ли кто-нибудь мой приступ, — я вошел в помещение отдела функционального генерирования. Из мастерской показался ликующий Чак Уитни. — Все сорок семь индивидуальных единиц введены успешно! — воскликнул он. — Они хорошо выдержали ввод? — Ни одного случая шока. В настоящий момент население симулятора составляет девять тысяч сто тридцать шесть штук. Мы проехали в лифте на второй этаж, чтобы посетить одну из «камер», где обитали индивидуальные единицы. Я прошел к ближайшему ряду запоминающих цилиндров. В начале участка, где содержались только что добавленные электронные сущности, я остановился, испытывая изрядное волнение. Каждая панель управления через шепот запоминающих цилиндров, через постукивание реле синапса, через ритм механических частей вселяла полную уверенность в том, что искусственная жизнь внутри симулятора течет своим чередом, что когнитивные цепи стимулируются как надо. Я понаблюдал за мириадами определительных огоньков, подмигивающих на двух панелях. Соответствующие лампочки, казалось, зажигаются и гаснут в совершенной гармонии. И я смог представить себе пару реактивных единиц во время виртуального контакта. Возможно, это молодые мужчина и женщина. Они родились, идя рука об руку по тротуару. Возможно, они даже думают очень похоже, создавая собственные структуры личного опыта, беря за основу ту реальность, которую мы им предоставили. Теперь-то я хорошо понял, насколько проникся подобными мыслями сам Фуллер, чтобы называть персонажей своего симулятора «мой маленький народ». Мои размышления прервал Чак: — Я могу подключить тебя либо к какой-нибудь одной единице в сопереживательную связь, либо сделаю обзорное подключение, — предложил он, — если хочешь произвести выборочную проверку. Однако из громкоговорителя внезапно раздался голос Дороти Форд: — Мистер Холл, вас хочет видеть капитан полиции Фарнсток. Он ждет в офисе отдела функционального генерирования. Мы спустились на лифте вниз, и нам навстречу выступил Фарнсток, протягивая вперед свое удостоверение. — Холл? — спросил он, внимательно глядя на Уитни. — Нет, — поправил Чак, — моя фамилия — Уитни. Вот он — Холл. Увидев, что Фарнсток не смог меня узнать, я заволновался, но тут же успокоился. Ведь как-никак всего час назад лейтенант Макбейн тоже вел себя так, будто раньше меня и знать не знал. Чак покинул офис, и капитан сказал: — Я хотел бы задать вам несколько вопросов о смерти доктора Фуллера. — Для чего? — Я с интересом поднял брови. — Ведь коронер сказал, что смерть наступила в результате несчастного случая, не так ли? Капитан снисходительно кивнул: — Мы это дело так не оставим. Я вам скажу откровенно, мистер Холл. Есть вероятность, что происшедшее с Фуллером не было случайностью. Как меня информировали, вы в тот день были в отпуске. У меня екнуло сердце. Не оттого, что мне задают вопросы, связанные с тем, что теперь и полицейские считают убийством. Скорее оттого, что мне подумалось: некоторые из кусочков таинственной мозаики могли сложиться совершенно непредвиденным способом. Фуллер погиб; Линч исчез. К тому же последний подвергся всеобщему забвению. И все это из-за какого-то «базового» открытия, природу которого я теперь пытаюсь выяснить. В процессе выяснения я едва не погиб. А теперь и вот это — внезапно возобновленное полицейское расследование. Не является ли это тонким маневром с целью убрать меня с дороги? Но как? И кто может за этим стоять? — Так что же? — вопросил Фарнсток. — Я вам говорил. Я отдыхал в своем коттедже на озере. — Говорили? Что вы имеете в виду? Я сглотнул: — Ничего. Я был в своем коттедже. — С вами был кто-нибудь? — Нет. — Значит, вы не в состоянии как-либо доказать, что не находились рядом с Фуллером во время его гибели. Или что вообще приезжали в свой коттедж. — Зачем мне что-то доказывать? Фуллер был моим лучшим другом. Фарнсток нехорошо улыбнулся: — Вроде отца родного? — Капитан огляделся по сторонам. — Сейчас дела у вас идут очень даже недурно, правда? Технический директор. Возможность стать совладельцем одного из самых успешных предприятий двадцать первого века. Я спокойным тоном сказал: — В половине мили от коттеджа есть одна лавочка, где я приобретал для себя необходимые товары. Это происходило почти каждый день. В тамошних файлах вы можете узнать — как часто и какие товары записывались на мой счет. — Посмотрим, — устало произнес Фарнсток. — А пока что никуда не пропадайте, чтобы мы могли легко вас отыскать! Глава 5 Прошло еще два дня, прежде чем я сумел выкроить время для выборочной проверки информации, загруженной в «Симулякр-3». Помимо того что меня загрузили работой, мне еще пришлось умасливать Сискина, набросав несколько предварительных планов по переводу симуляторного комплекса на политически-ориентированную основу. Все это время я мог только гадать о возобновленном полицейском расследовании. Это независимая акция? Или просто Сискин дергает за веревочки, чтобы показать, что может случиться, если я решу отмежеваться от него и его соратников? В какой-то момент, во время разговора с Сискином по видеофону, я даже коснулся вопроса о визите капитана Фарнстока. И почувствовал, что мое подозрение подтвердилось, когда шеф не особенно удивился по поводу того, что полиция неожиданно заинтересовалась смертью Фуллера. Деликатно давая понять, что в моих лучших интересах будет делать так, как он хочет, Сискин сказал: — Если они начнут наступать тебе на пятки, дай мне знать. Тогда я решил уяснить для себя еще один вопрос, касавшийся Сискина. — Едва ли стоит винить полицейских за то, что они так ухватились за это расследование, — осторожно заметил я. — В конце концов, Линч все время предполагал, что причиной гибели Фуллера не был несчастный случай. — Линч? Что за Линч? Я смело, хотя и не очень осторожно, пошел напролом: — Мортон Линч. Тот самый, который растворился в воздухе на вашей вечеринке. — Линч? Растворился в воздухе? Сынок, да что ты такое говоришь? Его реакция звучала откровенно. И это означало, что Сискин, как и все остальные, совершенно утратил память о человеке, который исчез в его саду на крыше небоскреба. Или, что Сискин — чертовски одаренный актер. — Линч, — счел нужным солгать я, — это один субъект, который все время подшучивал надо мной, будто это я убрал с дороги Фуллера, чтобы захватить его должность. Когда я наконец изыскал время для предложенной Уитни выборочной проверки содержимого симулятора, то с удивлением обнаружил, что жду этого испытания с особенным трепетом. Чак проводил меня в контрольный зал и усадил в ближайшее кресло. — Какой тип просмотра хочешь? — спросил он, улыбаясь во весь рот. — Обзорный? — Нет. Давай сопереживательную связь. — С какой-то конкретной единицей? — На твое усмотрение. У него уже явно был кто-то на примете. — Как насчет Д. Томпсона — ИРЕ-7412? — Подходит. Что он собой представляет? — Пилот грузового аэромобиля. Подключимся к нему, когда он развозит грузы. Годится? — Запускай. Он надел мне на голову переходной шлем и отпустил шуточку: — Только устрой мне неприятность — и я устрою тебе разряд импульсивного напряжения. Я не засмеялся. Расслабленно откинувшись на кожаную спинку кресла, я наблюдал, как Чак прошел к пульту передающего устройства, совершил несколько финальных манипуляций, после чего протянул руку к кнопке активатора. Произошло быстрое и резкое искажение всех моих чувств — калейдоскопическое чередование вспышек света, пронзительный свистящий шум, внезапная атака невероятных вкусовых, тактильных ощущений и запахов. Затем я оказался на другой стороне. В тот момент наступил мимолетный период страха и смятения, когда моя система восприятия перестроилась на систему восприятия Д. Томпсона — индивидуальной реактивной единицы 7412. Я сидел за приборной доской аэромобиля и лениво смотрел, как подо мной проплывает виртуальный город. Я даже ощущал, как у меня (у Томпсона) равномерно поднимается и опускается грудь и как солнечные лучи, пробивавшиеся через плексигласовый купол кабины, греют кожу. Но это ассоциированное переживание оставалось пассивным. Я мог только смотреть, слышать, чувствовать. Я был не властен над моторными функциями Томпсона. В то же время индивидуальная реактивная единица не имела ни малейшего понятия о том, что кто-то исследует ее ощущения. Я погрузился ниже, на уровень мыслительного процесса единицы, и меня обдало потоком ее мыслей: я испытывал досаду оттого, что не укладываюсь в расписание. Ну и черт с ним, мне (ИРЕ-7412) наплевать на это. Ведь в любой другой транспортной фирме я смогу зарабатывать вдвое больше. Удовлетворенный полнотой связи с единицей, я (Дуг Холл) перешел от тотального сопереживания к частичному и увидел глазами Томпсона человека, сидевшего на соседнем сиденье. Я задумался над тем, кто такой этот его помощник — то ли полноценная реактивная единица, то ли всего лишь один из «статистов», которых мы загрузили в симулятор в количестве сотен тысяч для заполнения среды. Я с нетерпением ждал, когда Чак введет стимул для испытания. Мне хотелось в тот вечер уйти с работы пораньше, так как планировал поужинать с Джинкс у нее дома, а после собирался просмотреть записи доктора Фуллера. Наконец стимул поступил. Томпсон глазел на него целых десять секунд, прежде чем я понял, что это такое. Внизу, на крыше одного из высотных зданий, ритмично зажигалась и гасла горизонтальная надпись: «ШОТЛАНДСКОЕ ВИСКИ «СОРОПМЭН» — ЭТО МЯГКИЙ ВКУС И АРОМАТ. ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ЛУЧШЕ ДЛЯ ТОНКИХ ЦЕНИТЕЛЕЙ?» Это был трюк для того, чтобы побудить субъективные единицы к выражению мнения. Томпсон, знакомый с виртуальным эквивалентом шотландского виски «Соропмэн», как ему казалось, несколько лет, отреагировал немедленно. — Проклятое мерзкое пойло! — подумал я (то есть ИРЕ-7412). Оно могло бы быть и ничего, если бы его как следует выдерживали. Но скотч… в бутылке в форме шара для боулинга? В тот момент все другие наружные рекламные средства по всему виртуальному городу выдавали то же самое послание. И реакции тысяч электронных существ накапливались, просеивались и анализировались в главном вычислительном блоке. Там их должны были рассортировать, проиндексировать и сохранить. Один-единственный щелчок тумблера представлял на рассмотрение полный обзор реакций единиц с разделением по категориям — таким, как возраст, пол, профессия, политические взгляды и так далее. Всего лишь за несколько секунд полный симулятор социальной среды Фуллера выполнил такую работу, которая в иных условиях потребовала бы значительных усилий целой армии официальных сборщиков информации в течение месяца. То, что случилось потом, застало меня совершенно врасплох, и хорошо, что сопереживательная связь является односторонней, а то Д. Томпсон узнал бы, что не одинок в своем изумлении. Из ясного неба с грохотом вырвалась ослепительно яркая молния. Три громадные шаровые молнии запылали над головой. Неизвестно откуда появились тучи, стремительно распространяясь до тех пор, пока не померк дневной свет и не посыпался густой град. Внизу два небольших здания запылали пожаром. Совершенно сбитый с толку, я отверг вероятность того, что это Чак взялся валять дурака с виртуальным реквизитом. Хотя индивидуальные реактивные единицы могли, особо не ломая голову, просто отмахнуться от подобных явлений, сочтя их причудой природы, Уитни не стал бы нарушать равновесие нашего столь тщательно сбалансированного виртуального мира. Оставалась только одна возможность: случилось что-то нехорошее с симуляторным электронным комплексом! Дисбаланс, поломка, нарушение генерирования, даже простое короткое замыкание — все это система автоматически рационализировала бы как более или менее естественные «природные» эквиваленты электрических потоков, нарушивших нормальное течение. Где-то в работе системы произошел сбой, но Чак не вернул меня назад, поскольку возвращение из сопереживательного процесса должно происходить либо по воле наблюдателя, либо процесс должен завершиться вместе с окончанием запрограммированного периода. В противном случае значительная часть эго субъекта могла быть безвозвратно потеряна. Вдруг Томпсон пробежал глазами по горизонтальной рекламной надписи, и я почувствовал его озадаченность при виде крайне странного послания, переливающегося ксеноновыми огнями. «ДУГ! ВОЗВРАЩАЙСЯ! БЕДА!» В то же мгновение я прервал сопереживательную связь и через неприятный переходный процесс совершил всплытие в мою субъективную реальность. Просмотровый зал представлял собой сущий бедлам; носились туда-сюда и кричали люди, стоял удушающий жар, едко пахло горящими проводами. Чак, отчаянно работая огнетушителем у пульта управления, обернулся в сторону моего кресла. — Ты вернулся! — прокричал он. — Слава богу! В любую минуту мог произойти скачок напряжения! Он щелкнул главным выключателем. Треск электрической дуги внезапно прекратился, но из вентиляционных отверстий пульта продолжал вырываться яркий зловещий свет. Я отбросил шлем в сторону: — Что случилось? — Кто-то подложил в модулятор бомбу — термитный заряд! — Прямо сейчас? — Не знаю. После того как я подключил тебя, я вышел из зала. Если бы я не вернулся вовремя, ты бы сгорел заживо! Сискин выслушал доклад об инциденте с термитным зарядом с удивительным самообладанием, даже, как мне показалось, чересчур спокойно. На несколько минут он погрузился в размышления, прикидывая размер ущерба и кивая на наши заверения, что задержка пуска симулятора составит не больше чем один-два дня. На вопрос о том, кто ответственен в предательстве, у него уже был готовый ответ, и для пущего эффекта он звучно ударил кулаком по ладони: — Это все проклятые сборщики информации! Одному из них удалось к нам пробраться! Джо Гадсен принялся с жаром отрицать такую возможность: — Мистер Сискин, наша система безопасности абсолютно безупречна! Сискин обвел присутствующих кровожадным взглядом: — Значит, это проделали изнутри! Я хочу, чтобы всех сотрудников заново проверили на благонадежность! Вернувшись к себе в офис, я принялся прохаживаться взад и вперед перед окном, наблюдая за сценой снаружи, которая опять стала мирной. Там остался только пикет опрашивателей. Кипящей людской толпы больше не было. Но как долго все будет так оставаться? И каков общий знаменатель под сборщиками информации, термитной атакой и всеми остальными невероятными событиями? Смерть Фуллера, исчезновение Линча, «полное удаление» Линча из памяти разных людей, посмертный дар Фуллера в виде теперь несуществующего нарисованного Ахиллеса, изменившаяся надпись на кубке в баре Хромоногого, заново начатое полицейское расследование. Почему-то я был уверен, что донельзя странные происшествия прошлой недели должна была объединять какая-то фундаментальная причина. Возьмем термитную атаку: могло показаться, будто это была агрессивная акция Ассоциации сборщиков информации против предприятия, которое угрожало самому существованию этой организации. Но так ли это? Или саботаж был направлен против меня? Кто стоит за этим? Конечно, это не Сискин. Ведь даже если бы он задумал убрать меня, у него уже имелись средства добиться этого с помощью полицейского расследования, которым он манипулировал. И вот, когда я стоял, глядя в окно, мне в голову пришла мысль о новой возможности: многие из приводящих в замешательство происшествий могли стать результатом действий, направленных против самого симулятора социальной среды! Смерть Фуллера, исчезновение Линча, термитная атака, происшествия, едва не стоившие мне жизни, — неужели все это части кампании, тщательно спланированной для того, чтобы уничтожить двух специалистов по симулектронике, которые только и способны из всех прочих обеспечить успех корпорации «РЕИН»? На ум вновь пришла Ассоциация сборщиков информации. Но вновь логика возопила, что это не могло быть делом рук Ассоциации. Это сумела бы сделать некая организация, обладающая властью над сверхъестественными силами либо владеющая способами убедительно изображать таковые. В тот вечер я не мог выбросить из головы череду загадок, даже когда я молча делил трапезу с Джинкс. Мы ели, не произнося ни единого слова, целых десять минут, после чего я отвлекся от своих мыслей, осознав, что для нее-то не должно быть причин, чтобы так глубоко погрузиться в мысли. — Джинкс! Она вздрогнула и уронила вилку. Вилка громко ударилась о тарелку, Джинкс смущенно улыбнулась, после чего рассмеялась: — Ты меня испугал! Но ведь я только и сделал, что едва слышно прошептал ее имя. — Что-то случилось? На Джинкс было блестящее платье цвета сливок с низким декольте, обнажавшее загорелую кожу, на которую спадали ее длинные темные волосы. — Все нормально, — сказала она. — Я думала о папе. Джинкс посмотрела в сторону кабинета доктора Фуллера и подняла руки, чтобы закрыть лицо. Я встал из-за стола и подошел к ней, чтобы попробовать успокоить, но растерянно стоял рядом, смущенно понимая: что-то не в порядке. Я мог понять ее печаль, поскольку у них с отцом не было никого, кроме друг друга. Но эта демонстрация эмоций поразительно напомнила мне середину двадцатого века. Раньше — до того, как просвещение изменило отношение к смерти и отмело в сторону бесчеловечно жестокие похоронные церемонии, — многое было по-другому. В те времена факт смерти требовал практических доказательств. Люди, которые участвовали в бдениях у гроба и посещали похороны, видели смерть и верили в нее. И они уходили убежденными в том, что их любимый человек на самом деле покинул этот мир и что умерший человек никогда не вернется. То, что близкие умершего уходили с похорон, унося с собой психические травмы, не имело значения. Однако, когда о себе заявили новые научные подходы, доказательства смерти стало возможно получать в большом количестве даже с помощью таких грубых технологий, как дактилоскопия, индексирование биоемкости и замеры резонанса коры головного мозга. И наиболее глубокие душевные раны члены семей умерших получали в те моменты, когда им сообщали о том, что смерть произошла, а от тела уже избавились. Здесь я стараюсь указать на то, что, поскольку я давно знал Джинкс как нормальную девушку, я счел, что ее нынешняя безутешная тоска совсем не соответствует ее характеру. И когда она отвела меня в отцовский кабинет, я внезапно подумал: не хочет ли она, чтобы я поверил, будто причина ее слез заключается в утрате близкого человека. Может быть, она скрывает какую-то намного более существенную причину? Джинкс показала жестом на письменный стол Фуллера: — Занимайся, а я пока пойду приведу в порядок лицо. Я задумчиво проводил глазами Джинкс, которая выпорхнула из кабинета — такая высокая, грациозная и прелестная — даже несмотря на покрасневшие глаза. Она не возвращалась достаточно долго для того, чтобы я успел просмотреть бумаги Фуллера. Их было немного, но мое внимание привлекли только две вещи. Во-первых, среди на удивление немногочисленных записей, разложенных по столу и лежащих в двух его ящиках, некоторые отсутствовали. Как я это определил? Дело в том, что в свое время Фуллер несколько раз говорил мне, что работает на дому над вопросами некоторых последствий симулектроники с точки зрения человеческого понимания. Среди записей не обнаружилось ни слова на эту тему. Во-вторых, один из ящиков стола — тот, в котором Фуллер держал самые важные бумаги, — оказался взломан. Что касается самих записей, то в них не было ничего, что могло бы привлечь мое внимание. Да я, собственно, и не рассчитывал найти что-то интересное. Вернулась Джинкс и напряженно, не улыбаясь, села на краешек дивана, обхватив руками колени. Ее лицо снова обрело прежнюю свежесть. Но глядя на линии ее сжатых губ, казалось, будто у нее на уме твердая решимость что-то сделать. Здесь ничего не менялось после того, как доктор Фуллер вышел отсюда в последний раз? — спросил я. — Никто ничего не трогал. — Пропали кое-какие записи, — сообщил я, внимательно наблюдая за ее реакцией. Ее глаза удивленно расширились. — Откуда ты знаешь? — Он рассказывал мне об одной теме, над которой работал. Я не нашел никаких упоминаний об этом. Джинкс отвела взгляд — от беспокойства? — затем снова посмотрела на меня: — А, да он от многих бумаг избавился, как раз на прошлой неделе. — Каким образом? — Сжег. Я показал на взломанный ящик: — А вот это? — Я… — Тут она улыбнулась, встала и подошла к столу. — Это что-то вроде допроса? Стараясь говорить непринужденно, я пояснил: Я просто стараюсь собрать по кусочкам материалы одного исследования. — Это так важно? — Но прежде чем я смог ответить, она неожиданно предложила: — Дуг, давай поедем кататься! Я отвел Джинкс назад к дивану, и мы сели рядышком. — Еще всего несколько вопросов. Так почему этот замок сломан? — Папа потерял ключи. Это было недели три назад. Он тогда открыл ящик ножом. Я знал, что она говорит неправду. Год назад я помог Фуллеру вмонтировать биоемкостный триггер, чтобы ящик можно было отпирать без ключа, который хозяин то и дело терял. Она поднялась с дивана: — Если мы поедем кататься, я пойду одеваться. — Насчет картинки, которую нарисовал твой отец… — Картинки? — Рисунок красными чернилами, где изображены Ахиллес и черепаха. Я нашел его в офисе. Ты его не брала? — Я такого даже не видела. Она не только заметила тот рисунок, но я, стоя у нее за спиной, ясно видел, как она рассматривала его какое-то время. Тогда я решил выложить ей самое шокирующее заявление, чтобы посмотреть, какой эффект это вызовет. — Джинкс, все, что я стараюсь выяснить, — это действительно ли твой отец погиб в результате несчастного случая. Она открыла рот и сделала шаг назад: — Ах, Дуг, ты это серьезно? Ты хочешь сказать, что кто-то мог… убить его? — В общем, да. Кроме того, я подумал, что в его записях можно найти нечто такое, что могло бы указать — кто и для чего. — Но ведь это никому не было нужно! — Несколько секунд она помолчала. — И если ты прав, то, возможно, ты сам в опасности! Ах, Дуг, тебе лучше забыть обо всем этом! — Разве ты не хочешь, чтобы виновного отыскали? — Не знаю. — Джинкс замялась. — Мне страшно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я с интересом заметил, что она не сказала ни слова о том, чтобы обратиться в полицию. — Почему ты думаешь, что со мной может что-то произойти? — Я… О, Дуг. Я не знаю, что и думать, и я боюсь! Блестящий лунный диск превратил плексигласовый колпак машины в серебристый купол, который отбрасывал мягкие отблески на фигуру девушки, сидящей рядом со мной. Молчаливая и далекая, не отрывая глаз от дороги, пробегавшей под воздушной подушкой машины, она стала похожа на хрупкую статуэтку, которая может рассыпаться на кусочки под лунным лучом. Она сидела глубоко погрузившись в свои мысли, но несколько минут раньше она такой не была. Тогда Джинкс чуть ли не умоляла меня забыть о том, что ее отца, возможно, кто-то убил. И это только еще больше сбивало меня с толку. Она встала словно щит между мной и тем, что погубило ее отца. И я не мог отделаться от впечатления, будто она готова покрывать того, кто несет за это ответственность. Я положил ладонь на кисть ее руки: — Джинкс, у тебя проблемы? Нормальной реакцией с ее стороны было бы поинтересоваться: что же навело меня на такую мысль? Но она лишь обронила: — Нет, конечно нет. Эти негромко произнесенные слова прозвучали с такой решимостью, что было ясно: она твердо намерена не сворачивать с избранного ею курса. И я понял, что, двигаясь в том направлении, никуда не приду и что мне нужно искать ответы на мои вопросы где-то в другом месте, хотя прямой дорогой к моей цели и была сама Джинкс. Тогда я погрузился в собственный омут мыслей, переключив на автоматический режим управления машину, мчащуюся по незнакомой пустой дороге в сельской местности. Могло быть только два возможных объяснения, которые бы соотносились со всеми несообразными обстоятельствами. Первое: некая огромная зловещая организация, обладающая чудовищным и непостижимым могуществом, преследует некую не известную никому цель. Второе: ничего сверхъестественного не происходит, за исключением аномалий в моем рассудке. Однако мне никак не удавалось отогнать назойливую мысль о том, что некая брутальная мистическая сила решительно стремится отвадить меня от попыток установить причину гибели Фуллера, и это в то же время подразумевает, что если я прекращу выказывать к ней неуважение — а вроде бы именно этого от меня хотят и сама эта сила, и Джинкс, — то со мной все будет в порядке. Мне действительно хотелось, чтобы все было в порядке. Посматривая на девушку, я осознал, с какой силой я жажду того, чтобы все наладилось. Освещаемая лунным светом, Джинкс была прекрасна, и ее красота звала, манила, словно согревающий душу огонек маяка; она приглашала меня отбросить в сторону озабоченность и смотреть на вещи просто. Но сама Джинкс не была простой, обычной. Она представляла собой нечто совершенно особенное. Словно угадав мои мысли, Джинкс придвинулась ко мне ближе, взяла меня за руку и положила голову мне на плечо. — В жизни так много всего, такое разнообразие, правда, Дуг? — произнесла она странным тоном, в котором перемешались печаль и надежда. — В жизни есть все, что захочешь найти, — ответил я. — А что ты хочешь найти? Я сидел и думал о ней, о том, как она ворвалась в мой мир именно в тот момент, когда я отчаянно нуждался в ком-то вроде нее. — Когда я жила у тетки, то постоянно думала о тебе, — сообщила она. — Я все время чувствовала себя глупым, несчастным ребенком. Но я так тебя и не забыла. Я молчал, настроившись на плавное течение ее речи, ожидая услышать от нее новые нежные слова, но до меня доносился только звук ее глубокого, ровного дыхания. Джинкс уснула. И на ее щеках в лунном свете блестели два серебристых ручейка. Она пыталась от чего-то убежать — так же, как и я. Но я знал, что, даже если у нашей печали один и тот же источник, нам все равно совершенно невозможно поделиться переживаниями друг с другом: неизвестно почему, но так хотела сама Джинкс. Машина поднималась на холм; свет ее фар смывал со склона черный мрак и открывал взору местность, которую я никогда прежде не видел. Мы поднялись на вершину холма, и тут мою грудь сдавил приступ леденящего ужаса. Я резко нажал на тормоз, и машина остановилась. Джинкс пошевелилась, но не проснулась. Я сидел неподвижно, как мне показалось, целую вечность, всматриваясь в пространство перед собой и не веря своим глазам. Через сто футов дорога заканчивалась. За дорогой заканчивалось само мироздание и простиралась только непроницаемая стена какой-то адской тьмы. Там, дальше, не было ни звезд, ни лунного света — только ничто, только темная бесконечность. Глава 6 Позже я подумал, что мне следовало разбудить Джинкс в кульминационный момент той расшатывающей рассудок поездки за город. Тогда по реакции девушки я смог бы определить — действительно ли половина мироздания перестала существовать или же все это мне лишь привиделось. Но я тогда просто сидел в машине, борясь с очередным приступом частичной потери сознания. Когда я наконец полностью пришел в себя и смог посмотреть вперед, дорога снова вернулась на место, уходя вдаль, как ей и положено; по обе стороны лежали мирно спящие поля и пологие холмы, силуэты которых четко вырисовывались в лунном свете. Итак, появилось еще одно странное обстоятельство. Дорога тогда временно исчезла. Но ведь так не бывает — вот же она, на месте. Аналогичным образом исчез Линч. Однако теперь все факты свидетельствовали о том, что он никогда не существовал. Я никоим образом не мог доказать, будто видел рисунок, изображавший Ахиллеса и черепаху. Однако еще существовала и успокаивающая возможность — это то, что никакого рисунка вообще не было. Только в середине следующего дня ко мне явился Чак Уитни с чрезвычайно важной проблемой и спас мой разум от безостановочного перемалывания сводящих с ума мыслей. Он вошел в мой офис через особую дверь, предназначенную только для избранных лиц, плюхнулся в кресло и закинул ноги на стол. — Ну вот, мы наконец-то вернули контрольный модулятор к жизни. Я оторвал взгляд от окна, через которое смотрел на пикет сборщиков информации. — По тебе не видно особой радости. — Мы потеряли целых два дня. — Мы компенсируем эту потерю. — Конечно, мы компенсируем. — Он устало улыбнулся. — Но эта поломка до чертиков перепугала нашу контактную единицу там внизу. Я даже думал, что Эштон начнет делать глупости и его придется убрать. Я нахмурился и посмотрел на пол. — Эштон — единственное слабое звено в системе Фуллера. Никакой виртуальный разум не сможет выдержать знание о том, что он — всего лишь комплекс электрических цепей и существует в искусственной реальности. — Мне это тоже не нравится. Но Фуллер был прав. Там внизу нам нужен заслуживающий доверие наблюдатель. Ведь может начаться столько разных проблем, а мы не будем знать о них день за днем. Эта проблема в свое время на много дней оккупировала мои мысли и в конечном итоге заставила взять тот месячный отпуск, чтобы я смог справиться с моими сомнениями. Почему-то мне не удавалось избавиться от убеждения, что предоставление контактной единице знания о том, что он — не более чем персонаж электронного симулятора, есть верх жестокости. Внезапно ко мне пришло решение, и я сказал: — Чак, нам надо как можно быстрее поставить крест на этой системе. Вместо этого мы подберем бригаду по надзору. Все наши наблюдения мы станем вести путем непосредственной проекции в симулятор. Больше не будет никаких Эштонов. На лице Уитни появилась улыбка облегчения. — Я сразу же начну подбирать бригаду. Ну а до этого нам нужно разобраться еще с одной проблемой. Нам придется потерять Зау Но. — Чего? — Зау Но. Это — «среднестатистический иммигрант» в нашем населении. Из Бирмы. ИРЕ-4313. Полчаса назад Эштон сообщил, что Зау Но совершил попытку самоубийства. — Из-за чего? — Как я понял, это — результат астрологического теоретизирования. Когда в их среде произошли сдвиги, которые ты сам наблюдал, он твердо решил, что вот-вот наступит Судный день. — Эта проблема решается легко. Перемотивируйте его. Если у него развилась суицидальная склонность, измените его программу и удалите эту склонность. Чак встал и подошел к окну: — Не все так просто. Когда он там носился и разорялся про метеоры, бурю да огонь, он собрал вокруг себя порядочную толпу. Принялся их убеждать, будто все те капризы природы не могли случиться в одно и то же время. Эштон говорит, что изрядное число реактивных единиц крепко задумались о тех природных сдвигах. — Мм-м. Это нехорошо. Чак пожал плечами: — Все это, скорее всего, схлынет само по себе. Но если потом случится что-то подобное, в нашей машине будет многовато беснующихся единиц, у которых съехала крыша. Лучше всего закрыть «Симулякр-3» еще на пару дней и полностью разобраться с проблемой бурь и пожаров. Зау Но тоже придется исчезнуть. Его «одержимость» зашла слишком далеко. После того как Чак ушел, я сел за стол и, не осознавая этого, взял ручку. Рассеянно водя ей по листу бумаги, я попробовал нарисовать копию рисунка, изображающего древнегреческого воина и черепаху. Однако довольно скоро я отбросил ручку, почувствовав раздражение из-за слишком уж вопиющей непонятности смысла скетча. Мое описание рисунка навело Эвери Коллингсворта на кое-какие мысли. Как я помнил, Эвери говорил о парадоксе Зенона. Но я был уверен, что рисунок Фуллера не содержал намека ни на этот философский парадокс, ни на вывод о том, что движение невозможно. Я начал медленно и вдумчиво вслух повторять фразу «всякое движение есть иллюзия». И тут я подумал о том, что существует одна система, в которой на самом деле всякое движение есть иллюзия, — это сам симулятор! Субъективные единицы воображают, будто выполняют действия в физическом мире. Но тем не менее, когда они будто бы совершают какие-то движения, на самом деле они не сдвигаются с места. Когда реактивная единица — такая, как Зау Но, — «идет» из одного дома в другой, все, что происходит, — это то, что посредством электрических потоков, проходящих через сеть электропередач и преобразователи, загружается иллюзорный «опыт» в цилиндр, хранящий память. Может быть, Фуллер хотел, чтобы я разглядел в рисунке этот принцип? Но что конкретно он пытался сообщить? И тут я вскочил с кресла. Зау Но! Зау Но — вот ключ к разгадке! Теперь все стало предельно ясно. Рисунок должен был подразумевать только слово «Зенон»! Говоря о тех или иных персонажах нашего симулятора, сотрудники «Реэкшенс» привыкли неформально величать их по фамилиям с инициалами имен. Так Зау Но стали называть «З. Но», что звучит почти как фонетический эквивалент имени Зенон! Ну конечно! Фуллер обладал исключительно важной информацией, которую нужно было передать мне. И он применил для этого исключительно секретный способ. И поместил информацию в запоминающий цилиндр одной из реактивных единиц. И оставил кодовое послание, где зашифровал имя единицы! Я пулей пронесся через приемную, оставив позади озадаченную Дороти Форд с широко раскрытыми глазами. Я помчался вверх по лестнице, браня себя на чем свет стоит за то, что не в курсе, в каком хранилище находится ячейка Зау Но. Пробежав глазами таблички с названиями единиц на дверях двух хранилищ, я метнулся к третьей двери… но лишь столкнулся с Уитни, который повалился на пол спиной вниз. Содержимое его ящика с инструментами рассыпалось по полу. — Бокс Зау Но! — выкрикнул я. — Где он? Уитни показал пальцем через свое плечо: — Последняя дверь слева. Но он умер. Я только что стер его программу. Вернувшись обратно в офис, я оперся руками о стол и скорчился от очередного приступа головокружения. В голове застучало, на лице выступил пот, в ушах зажужжали тысячи пчел; я старался удержаться в сознании. Когда стены кабинета наконец перестали вращаться, я повалился в кресло в полном изнеможении и отчаянии. Программу Зау Но ликвидировали всего за несколько минут до того, как я разгадал загадку рисунка. Вероятность того, что это чисто случайное совпадение, просто ничтожна. На мгновение у меня даже появилось впечатление, что Чак Уитни может оказаться частью большого заговора, о котором я размышлял. Тут же, повинуясь импульсу, я вызвал его по внутренней связи. — Ты говорил мне, что наша контактная единица разговаривала с Зэ Но. Но как раз перед тем, как он попытался себя убить? — Именно так. Эштон и остановил его. Слушай, а в чем дело-то? — Просто у меня родилась одна идея. Я хочу, чтобы ты организовал для меня встречу лицом к лицу с Филом Эштоном. — Это будет невозможно сделать дня два — сейчас нам надо столько всего перепрограммировать и переориентировать. Я вздохнул: — Организуй у себя вторую смену. Едва я отключил пульт внутренней связи, как дверь отворилась и вошел Хорас Сискин в безупречно сидящем сером костюме в полоску и с самой сердечной улыбкой на устах. Он подошел ко мне, обогнув стол: — Ну что, Дуг, что ты о нем думаешь? — О ком? — Об Уэйне Хартсоне, конечно. Тот еще фрукт! Без него партия ни за что не смогла бы пролезть в правительственную администрацию. — Я что-то такое слышал, — сухо сказал я. — Однако такая привилегия, как знакомство с ним, — это для меня еще не повод встать по стойке смирно и щелкнуть каблуками. Сискин захохотал. Слушая его визгливый, но в то же время хищный смех, я вопросительно смотрел на него. Сискин занял мое кресло и развернулся вместе с ним лицом к окну. — Я и сам не шибко высокого мнения о нем, сынок. Сомневаюсь, что он по-настоящему сильно влияет как на партию, так и на страну. Подобное заявление застало меня врасплох. — И я полагаю, вы собираетесь что-то по этому поводу предпринять? Шеф некоторое время изучал потолок, а затем громко произнес: — Пожалуй, да… с твоей помощью, конечно. Он замолчал по меньшей мере на минуту, давая мне возможность высказаться. Не дождавшись никакой реакции с моей стороны, Сискин продолжал: — Холл, я думаю, ты достаточно наблюдателен, чтобы понимать: я — человек с изрядными амбициями. И я горжусь своими успехами, своим производством. Как бы тебе понравилось, если бы человек с такими качествами применил их в управлении делами нашей страны? — При однопартийной системе? — осторожно спросил я. — Одна партия или десять партий — кого это колышет, черт возьми? Что нам нужно, так это максимально эффективная и способная верхушка нации! Ты знаешь какую-нибудь корпорацию, которая крупнее финансовой империи, построенной мной? Можно ли, мысля логически, представить более подходящую фигуру, которая заняла бы Белый дом? Я улыбнулся и, увидев вопросительное выражение на лице Сискина, объяснил, чему я улыбаюсь. — Я не могу себе представить, чем можно сместить с кресел типов вроде Хартсона. — Это будет нетрудно сделать, — уверенно сказал он. — Нетрудно, когда командовать парадом начнет симулятор. Когда мы запрограммируем наше электроматематическое сообщество на политически-ориентированную основу, некий Хорас Сискин станет там очень влиятельной реактивной единицей. Возможно, это не будет точная копия. Может быть, мы немного приукрасим его внешность. — Он помолчал, размышляя. — В любом случае, когда мы проконсультируемся с «Симулякром-3» в поисках советов о политической деятельности, я хочу, чтобы образ Сискина заявил свои права на роль идеального кандидата в лидеры. Мне только и оставалось, что уставиться на Сискина. А ведь он на это способен. Я видел, что его план может осуществиться именно потому, что этот план настолько смел… и логичен. Теперь я еще больше радовался тому, что решил заключить союз с «Реэкшенс» и таким образом в состоянии как-то влиять на альянс Сискина и партии. Нашу беседу через интерком прервала Дороти Форд: — Пришли два человека из Ассоциации сборщиков информации, и они… Дверь распахнулась, и в кабинет без приглашения ворвались два взвинченных, негодующих опрашивателя. — Вы Холл? — строгим тоном спросил один из них. Когда я кивнул, второй грозно забушевал: — Так вот, можете передать Сискину… — Лучше скажите ему сами. — Я показал на кресло. Сискин развернулся лицом к визитерам: — Да? Оба человека синхронно застыли в изумлении. — Мы — представители Ассоциации сборщиков информации, — наконец сообщил первый. — И вот вам без лишних предисловий: или вы прекращаете работу над этой вашей симулирующей машиной, или мы призовем к всеобщей стачке всех сборщиков информации в городе! Сискин было заулыбался, услышав первые слова угрозы. Но тут же улыбка на его лице сменилась зловещей гримасой. Догадаться о ее причине было нетрудно. Одна четвертая всего работающего населения в той или иной степени в финансовом отношении зависела от опросов общественного мнения. А максимальные прибыли корпорации Сискина зависели от полной занятости. Конечно, Сискин мог выдержать трудности благодаря своим резервам. Но через неделю не останется ни одного бизнесмена и ни одной домохозяйки, еще не вставших на сторону Ассоциации. Постепенное разрушение Ассоциации в самом деле являлось частью стратегии Сискина, но это должно было произойти не раньше, чем его финансовая империя подготовится к последствиям. Не дожидаясь ответа, пара протестующих зашагала к выходу. Эта сцена меня несколько позабавила. — Итак, — сказал я, — что теперь делать? Сискин ухмыльнулся: — Не знаю, что будешь делать ты. А что до меня, то я собираюсь нащупать несколько веревочек и начать за них дергать. Два дня спустя я устроился поудобнее в одном из кресел контрольного зала, и Уитни надел мне на голову просмотровый шлем, по другого типа — не такой, как в прошлый раз. На этот раз Чак, заметив, как я нервничаю, решил не подшучивать. Я наблюдал, как он включает обзорный прибор. Проекция началась гладко. Я полулежал в кресле, откинувшись на спинку, обитую кожей, и через секунду уже стоял в виртуальной видеофонной будке. Поскольку это был обзорный контроль, а не сопереживательная связь, мне не пришлось сидеть на задворках разума какой-нибудь реактивной единицы. Вместо этого я сам непосредственно находился там — в псевдофизическом смысле. Из соседней будки вышел высокий худощавый мужчина. Он приблизился ко мне, и я заметил, что он дрожит. — Мистер Холл? — неуверенно спросил он. Я кивнул и, осмотревшись по сторонам, увидел, что нахожусь в фойе типичного отеля. — Что-нибудь случилось? — спросил я. — Нет, — печально ответил он. — Ничего такого, что вы смогли бы оценить по достоинству. — Так что же случилось, Эштон? — Я протянул к нему руку, но он отпрянул назад, содрогнувшись. Наконец он сумел подыскать слова, чтобы описать причину своего беспокойства: — Вот вы представьте себе, будто в вашем мире с неба на землю свалился бог и начал вам что-то вещать. Я понял, с каким благоговением и страхом взирает он на меня. Тем не менее, я обнял его за плечи. — Забудьте об этом. В данный момент я просто такой же, как вы — наделенная разумом электрическая схема. Он отвернулся в сторону: — Давайте закончим то, что начали. А потом вы сможете вернуться назад. — Он показал подбородком в неопределенном направлении. — Я не думал, что прямой контакт может оказаться таким трудным. — А чего вы ожидали? — с презрением спросил Эштон. — Пикник на природе? — Эштон, мы собираемся что-нибудь придумать. Может быть, мы сможем освободить вас от роли контактной единицы. — Просто выключите меня. Сотрите, и дело с концом! Когда знаешь то, что знаю я, тогда не хочется жить. Смутившись, я поскорее перешел к цели беседы: — Я хотел поговорить с вами о Зау Но. — Счастливчик — его-то стерли, — заметил Эштон. — Вы разговаривали с ним как раз перед тем, как он пытался себя убить, правда? Он кивнул: — Какое-то время я за ним наблюдал. Я так и чувствовал: сломается! Я внимательно посмотрел ему в глаза: — Фил, его заставили это сделать не только метеоры и буря, да? Эштон резко поднял на меня глаза: — Откуда вы знаете? — Значит, было что-то еще? — Да. — Его плечи опустились. — Я ничего никому об этом не говорил. Меня охватила жажда мести, ненависть. Я хотел, чтобы Зау Но обрел полную власть… и разрушил вдребезги всю эту проклятую систему. И тогда вам пришлось бы все стереть и начать сначала. — Что толкало его на самоубийство? Эштон замялся, но затем выложил все подчистую: — Он узнал. Каким-то образом выяснил, кто он такой и что представляет собой весь этот гнусный воображаемый городишка. Узнал, что он — всего лишь часть поддельного мира, что его реальность — это ничто, только результат электронных процессов. Я напрягся. Какую бы информацию ни доверил Фуллер единице по имени Зау Но, она привела к ужасающему эффекту. Ее оказалось достаточно для того, чтобы Зау Но сумел осознать главные факты: он представляет собой всего-навсего виртуальное человеческое существо. — Как он это выяснил? — спросил я. — Не знаю. — Он говорил о чем-то еще, о какой-нибудь особой информации, которую могли ввести в его боксы памяти? — Нет. Он просто был одержим мыслью о том, что он… ничто. Я посмотрел на свои наручные часы и пожалел о том, что предусмотрел только десять минут этого разговора лицом к лицу. — Время истекает, — сказал я, направляясь обратно в видеофонную будку. — Я появлюсь здесь позже, чтобы еще раз увидеться с вами. — Нет! — прокричал мне вслед Фил Эштон. — Ради бога не надо! Я ворвался в будку, закрыл дверь и снова посмотрел на свои виртуальные часы, на которых истекала последняя минута. Оставалось совсем немного секунд, я осмотрелся по сторонам в фойе отеля и чуть не закричал. Борясь с тошнотворным чувством полного краха в связи с тем, что не могу отсрочить возвращения в свой мир, я наблюдал, как через фойе идет знакомая фигура Мортона Линча — виртуального Мортона Линча. Глава 7 Оставшуюся часть дня я, образно говоря, был объят страхом: я испытывал ужас перед симулятором. Теперь он казался мне чем-то жутким, зловещим — электронным монстром, который проникся какой-то целью, взлелеял в душе своей некий замысел и каким-то образом ворвался в мой мир, чтобы умертвить Фуллера и забрать в свое чрево Линча. В конце концов мне пришло в голову, что тот Мортон Линч, которого я разглядел в виртуальном фойе отеля, представляет собой всего-навсего реактивную единицу, которая лишь внешне похожа на Линча. Однако только на следующее утро я осознал, что можно произвести простую проверку. С этой мыслью я помчался в информационный отдел. В файле под названием «Род занятий» я принялся искать в разделе «Службы охраны». Ничего из того, что требовалось, не нашел. Предположив, что профессия Линча виртуального может оказаться ближайшим эквивалентом профессии настоящего Линча, я поискал в разделе «Полиция». Никаких результатов. И тогда, предположив, что я вполне мог заподозрить подвох, который никто не собирался устраивать, я решил пойти более прямым путем и перешел к алфавитной картотеке. В последнем досье под буквой «Л» значилось: «Линч, Мортон, ИРЕ-7683». У меня дрожали руки, когда я читал дополнительную информацию об этой единице. ИРЕ-7683 была введена в симулятор три месяца назад самим доктором Фуллером! Неожиданно на поверхность начало всплывать одно неясное воспоминание, и я мысленно воскресил одно обстоятельство, которое померкло в моей памяти, видимо, из-за своей незначительности. В качестве шутки Фуллер смоделировал одну из единиц, вплоть до мелочей скопировав ее с реального Линча, а потом решил шокировать директора службы безопасности, предложив ему в порядке контроля заглянуть в симулятор, где Линч смог наблюдать… самого себя. Я ликовал. Я доказал — по крайней мере, себе самому, — что когда-то Мортон Линч все-таки существовал! А если все-таки нет? И вновь у меня защемило в груди, вновь мной овладело чувство полной безнадежности, когда я стал рассматривать альтернативный вариант, еще один разумный довод, который мог все объяснить: а что, если основанием для моей веры в существование Линча послужили перешедшие в подсознание сведения о том, что такой персонаж в свое время ввели в машину? Может быть, это воспоминание, погребенное в глубинах подсознания, продолжало тайно бередить мне душу и разрастаться исподволь, пока наконец не разрослось до такой степени, что я создал себе воображаемого Линча в реальном мире? В подавленном настроении я покинул здание компании и без всякой цели прошел мимо пикета сборщиков информации, оставаясь на обычном тротуаре, где я мог чувствовать под ногами приятную твердость бетона. Мне хотелось просто идти и идти, пока я не выйду из города и не затеряюсь в пустых тихих полях. Но тут я подумал о своей последней поездке за город, и возникшее было страстное желание тут же исчезло. На углу меня остановил «приставала». — Я провожу опрос мнений об осенних стилях мужской одежды, — объявил он. Я лишь молча смотрел сквозь него. — Вы одобряете широкие лацканы? — начал он. Но едва он открыл свой блокнот, я зашагал дальше по улице. — Эй, вернитесь! — крикнул опрашиватель. — Я скажу, чтобы вас оштрафовали! За углом под указателем пешеходного перехода помещалось информационное табло, на котором сияла кричащая надпись: «Сборщики информации в опасности! Законодательное собрание выдвинуло законопроект о запрещении опросов общественного мнения!» Даже это — прямое указание на то, что Сискин уже начал «дергать за веревочки», чтобы разделаться с Ассоциацией сборщиков информации, — не произвело на меня никакого впечатления. Пока я там стоял, ко мне приблизился еще один опрашиватель. Очень тихо, уголком рта он произнес: — Ради всего святого… ради собственного же блага, Холл, забудьте про всю эту чертовщину! Услышав такое пугающее предупреждение, я вздрогнул и хотел схватить того человека за руку, но мне удалось лишь сорвать его нарукавную повязку, в то время как он резко развернулся и исчез в толпе. Этого не было, сказал я себе, застыв в оцепенении. Мне просто привиделось, будто здесь только что был опрашиватель. Но как-то слабо верится, что это галлюцинация, когда засовываешь в карман повязку, сорванную с руки «призрака». Из непрерывного потока летящих в воздухе машин вырвался один аэромобиль и остановился у обочины дороги. — Дуг! — весело крикнула из машины Джинкс. — Я как раз собиралась спросить: не хочешь со мной пообедать? — Тут она поняла по моему лицу, что я в полной прострации. — Залезай, Дуг. Я послушно забрался в машину, и Джинкс повела ее к взлетному «островку». Через несколько секунд мы стали взлетать. Мы поднялись над самым высоким из уровней регулируемого движения, где машина зависла неподвижно, и Джинкс включила систему автоматического режима, чтобы аэромобиль не сносило ветром. Мы сидели в кабине высоко над городом. — Ну, — осторожно начала она, — что стряслось? Поругался с Сискином? Она приоткрыла прозрачный колпак машины, и ворвавшийся внутрь освежающий ветер сдул с моих мыслей паутину противоречий, в которой эти самые мысли безнадежно запутались, застыв неподвижно. Но, вырвавшись на свободу, мысли мои были все еще слишком слабы, чтобы справиться с тем, что не поддавалось точному определению. — Дуг? — сказала Джинкс, чтобы прервать мое молчание. Ветер подхватил прядь ее блестящих волос и прижал к прозрачному плексигласу. В чем я был уверен, так это в том, что время интриг прошло. Требовалось узнать — действительно ли она была со мной неискренней или же эта неискренность тоже являлась плодом моего воображения? — Джинкс, — спросил я ее напрямик, — что ты от меня скрываешь? Она быстро отвела взгляд. И мои подозрения усилились. — Мне нужно знать! — крикнул я. — Со мной что-то происходит. Господи, я не хочу еще и тебя в это впутывать! Ее глаза увлажнились, и губы едва заметно задрожали. — Ладно, — упрямо продолжал я. — Перейду к сути дела. Твоего отца убили из-за какой-то секретной информации, которой он располагал. Единственный человек, который что-то об этом знал, исчезает. На мою жизнь совершают два покушения. У меня прямо на глазах куда-то пропадает дорога. Какой-то опрашиватель, которого я раньше в глаза не видел, подходит ко мне и советует забыть обо всем. Джинкс зарыдала. Но я не испытывал к ней жалости. Все сказанное мной было наполнено для нее неким особым смыслом. В этом я не сомневался. Теперь ей оставалось только признать, что каким-то образом она тоже являлась частью происходящих таинственных событий. — Ах, Дуг! — взмолилась она. — А ты не можешь просто взять и обо всем забыть? Но разве не то же самое рекомендовал мне тот сборщик информации? — Неужели не видишь, что тебе пора остановиться? — умоляла Джинкс. — Неужели не понимаешь, что ты с собой делаешь? Что я с собой делаю? И тут я все понял. Она не скрывала ничего! То, что я принимал за ложные увертки, на самом деле было с ее стороны проявлением сострадания. Она лишь пыталась успокоить меня, отвести мои мысли от необоснованных подозрений, покончить с моей одержимостью! Она почувствовала, что я веду себя странно. Возможно, Коллингсворт рассказал ей о том, что случилось у Хромоногого. А основой для ее заботы обо мне служили разрушающиеся мечты. Она лелеяла свою детскую влюбленность все время, пока подрастала и взрослела, — и все это только для того, чтобы наткнуться на препятствие к исполнению своей мечты в виде того, что она явно расценила как ментальную неустойчивость моей психики. — Извини, Дуг, — сказала она, и в ее голосе сквозила полнейшая безнадежность. — Я высажу тебя внизу. Мне нечего было на это ответить… Вторую половину дня я провел у Хромоногого, где выкурил столько сигарет, что временами возникало ощущение, будто у меня во рту горелая тряпка, но справиться с этим мне помогали порции «скотча-астероида», которые я заказывал чаще, чем обычно. После заката солнца я принялся бесцельно бродить по почти опустевшим улицам центра города. В конце концов я встал на автоматический скоростной тротуар, направление маршрута которого даже не заметил. Через некоторое время ночной холодный воздух заставил меня смутно осознать, в каком направлении меня несет. Доехав до конечной платформы, я осмотрелся и понял, что нахожусь в спальном районе относительно недалеко от того места, где живет Эвери Коллингсворт. Разве можно было при сложившихся обстоятельствах представить себе более подходящий пункт назначения, чем дом консультанта по психологии? Естественно, Эвери удивился, увидев меня. — Слушай, ты где пропадал? — Он провел меня в свой кабинет. — Я искал тебя полдня, чтобы ты одобрил новую партию реактивных единиц. — У меня было одно дело вне стен офиса. Конечно, он обратил внимание на мой помятый вид, но тактично промолчал. Дом Коллингсворта очень явно свидетельствовал о том, что здесь живет холостяк. В его кабинете, по-видимому, месяцами не наводили порядок. Но почему-то я почувствовал себя очень уютно в этой комнате, где стояли стопки самых разных книг, стол был завален барахлом, а пол усеян скомканными бумажными листами. — Как насчет того, чтобы выпить? — предложил он, когда я сел в кресло. — Скотч. Неразбавленный. Автобармен незамедлительно выполнил заказ, и Эвери подал мне стакан. Улыбаясь, он провел рукой по серебристым седым волосам. — Могу еще предложить бритву и чистую рубашку. Я улыбнулся в ответ и осушил стакан. Эвери подвинул ко мне стул и сел. — Ну, теперь ты можешь рассказать мне все. — Это будет нелегко. — Дело касается Зенона? Кого-то по имени Мортон Линч? Таких вещей, да? Я кивнул. — Я рад, что ты пришел, Дуг. Чертовски рад. Проблема не только в рисунке и Линче, я прав? — Проблема гораздо серьезнее. И я толком не знаю, как начать. Он откинулся на спинку стула: — Помнится, с неделю назад я говорил что-то о смешивании психологии и симулектроники, когда в результате рождается много престранных выводов. Дай-ка я процитирую себя самого: «Вряд ли можно вводить людей в машину и не начать при этом задумываться об основной сущности и людей, и машин». Может быть, от этого и отталкиваться? Я стал рассказывать. Я выложил все. И все время, пока я говорил, выражение лица Эвери не менялось. Когда я закончил, он встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперед. — Во-первых, — посоветовал он, — не занимайся самоуничижением. Посмотри на это с объективной точки зрения. У Фуллера тоже были проблемы. О нет, его отклонения не развились так сильно, как у тебя. Но ведь он не работал с симулятором на такой продвинутой стадии, на которой приходится работать тебе. — Что ты хочешь сказать? — То, что ту разновидность работы, которой занимаешься ты, невозможно успешно выполнять без неизбежных в подобном случае психологических последствий. — Не понимаю. — Дуг, ты — своего рода бог. Ты — всемогущий властитель целого города псевдолюдей — своеобразного аналога мироздания. Иногда тебе приходится совершать поступки, которые противоречат твоим моральным убеждениям, например такие, как удаление, стирание электронной сущности. Результат? Угрызения совести. Итак, что же мы, по сути, имеем? Взлеты и падения. Фазы блаженного ликования, которые сменяются погружением в пучину самобичевания. У тебя бывают подобные реакции? — Да. — Только теперь я понял, что так оно и есть. — А ты знаешь, какое состояние я только что описал? Я кивнул и прошептал: — Паранойю. Эвери рассмеялся: — Но это всего лишь ложная паранойя — наведенное состояние. Да, серьезная штука. Налицо все типичные признаки: мания величия, потеря контактности, мания преследования, галлюцинации. — Он сделал паузу. Затем снова заговорил каким-то особенно доверительным тоном: — Разве ты не видишь, что происходит? Ты ликвидируешь виртуальную реактивную единицу и воображаешь, будто кто-то исчезает в твоем собственном мире. Перепрограммируешь опыт прошлых событий, переживание прошлого для своего искусственного населения и думаешь, будто в окружающий тебя мир вмешиваются какие-то силы. Даже в том смятении, в котором я пребывал, мне удалось оценить логику его объяснений. — Допустим, ты прав. И что же тогда мне со всем этим делать? — Ты уже сделал девяносто процентов того, что тебе следовало. Самое важное здесь — это осознание ситуации и стремление совладать с самим собой. — Внезапно он встал. — Сделай себе еще выпить, а я пока пойду позвоню кое-кому. К моменту возвращения Эвери я уже не только допил виски, но и почти успел побриться в ванной, смежной с кабинетом. — Ай да молодчина! — похвалил он. — Сейчас принесу рубашку. Но когда он вернулся, я снова скис. — А что ты скажешь о потерях сознания? Ведь, по крайней мере, они-то реальны. — О, я уверен, что они реальны — в психосоматическом смысле. Твоя целостность восстает против идеи психоза. Вот и получается, что ты ищешь оправдание, чтобы не упасть в собственных глазах. Потери сознания переводят психическую проблему в целом на органический уровень, снимая ее остроту, помогают тебе не чувствовать себя слишком униженным. Когда я закончил одеваться, он проводил меня к двери и сказал: — Чистая рубашка пришлась тебе как раз кстати. Эти слова не имели для меня никакого смысла, пока я не обнаружил, что перед домом Коллингсворта припарковала свою машину Дороти Форд. Вот и выяснилось, кому и зачем звонил по видеофону Эвери. Милая, добрая Дороти, видимо, с радостью согласилась помочь мне «взбодриться» — а именно это, скорее всего, предложил ей Коллингсворт, решив, что мне это нужно позарез. И не важно, действительно ли девушка горит желанием выступить в роли своеобразной «сестры милосердия». Главное, что ей предоставился удобный случай присмотреть за «имуществом» Сискина. Но я не возражал. Мы стрелой устремились в темную тишь и неподвижно зависли между роскошным небесным шатром, усеянным холодными звездами, и сияющим ковром из городских огней. На фоне изгиба плексигласового купола аэромобиля Дороти смотрелась как на картине, где преобладали теплые и мягкие цвета. Ее льняные волосы, на которых играли отблески света приборной панели, служили золотистой рамкой для улыбки — живой и страстной. — Итак, — сказала Дороти, приподнимая безупречной формы округлые плечи, — мне предлагать план действий? Или у вас есть собственные идеи? — Это Коллингсворт предложил вам выйти на сцену? Она кивнула: — Он решил, что вас нужно «растормошить». — Она рассмеялась. — А я как раз та девушка, которая на это способна! — Интересная разновидность терапии. — Но это так и есть! — Ее глаза озорно и многозначительно блестели. И тут вдруг она стала серьезной. — Дуг, мы оба выполняем работу, каждый свою. Более чем очевидно: моя работа — это следить, чтобы вы благополучно оставались за пазухой Великого Коротышки. Но почему бы нам при этом еще и не повеселиться? Идет? — Идет. — Я взял ее за руку. — Так что же у нас в программе? — Как насчет чего-нибудь… по-настоящему классного? — Например? — настороженно поинтересовался я. — Один-два разряда кортикального[3 - Кортикальный (от лат. cortex — «кора») — относящийся к коре больших полушарий головного мозга, к корковому веществу.] стимулятора. Я снисходительно улыбнулся. — Ну не надо строить из себя такого жуткого сухаря-зануду! — язвительно произнесла она. — Это же не запрещено. — Вот уж не думал, что вы относитесь к типу людей, которым может понадобиться электронная стимуляция мозга. — Да мне-то она как раз без надобности. — Дороти погладила меня по руке. — Но, дорогой, доктор Коллингсворт говорит, что она понадобится тебе. Заведение под названием «Уголок мозгового штурма» располагалось в северной части центра города и помещалось в скромном одноэтажном здании, которое примостилось между двумя уносящимися ввысь обелисками из стекла и бетона. Перед зданием резвилась группка подвижных и шумливых подростков, которые толкали друг друга и время от времени, оседлав свои драндулеты, взмывали в воздух, пересекая почти пустые транспортные трассы. В конечном итоге им предстояло наскрести деньжат в меру своих скромных возможностей и в складчину профинансировать кого-то одного из группы, обеспечив очередному избраннику серию электронных ударов по мозгам. Внутри в зале ожидания сидели терпеливые и кроткие клиенты, слушая музыку или потягивая напитки. В основном это были женщины в летах; они явно стеснялись, но, тем не менее, было заметно, что им не терпится попасть на сеанс. Мало кому из клиентов, включая мужчин, было меньше тридцати пяти, и это свидетельствовало о том, что людям молодого возраста, как правило, не требовалось бежать от жизни с помощью кортикальной стимуляции. Нам пришлось ждать совсем недолго, потому что Дороти сказала секретарше, что нас интересует самый дорогой сеанс для двух человек в одном контуре. Нас тут же, без промедления, пригласили в роскошный альков. Мягко лилась омнифоническая музыка, отражаясь от стильных гобеленов. В теплом воздухе стоял пряный аромат. Мы сели на диванчик, обтянутый бархатом, и Дороти уютно устроилась у меня под боком, прижавшись щекой к моей груди. Ее волосы благоухали духами. Техник надел нам на головы шлемы и подвинул пульт управления поближе к Дороти. — Просто расслабься. Малышка Дотти сама обо всем позаботится, — сказала она, протягивая руку к кнопкам. Тут же покалывающие кожу токи устремились от бесчисленного количества электродов к соответствующим центрам коры головного мозга, которые каждый электрод безошибочно распознавал. Комната, гобелены, ароматы — все это унеслось куда-то, словно пушок семян чертополоха, сдутый резким порывом ветра. Над головой появилось небо нежного лазурного цвета, под которым простиралось изумрудное море с лениво перекатывающимися волнами. Прибой ритмично и монотонно омывал чистейший песок пляжа. Набежавшая волна приподняла меня, как буек, и снова медленно и плавно начала опускать, пока мои ноги не коснулись покрытого рябью песчаного дна. Это была не иллюзия, это было по-настоящему. Не возникало сомнений в реальности происходящего, даже при том, что все это протекало в возбужденных галлюцинаторных центрах мозга. Да, у стимуляции коры мозга тот еще эффект! Сзади раздался звенящий смех, и на гребне следующей волны я развернулся — и тут же получил в лицо целый сноп брызг. Дороти решила ускользнуть и поплыла прочь от меня. Я кинулся вдогонку, и она нырнула — как дельфин, на мгновение взметнувшись над водой и на фоне искрящихся брызг продемонстрировав во всей красе омытую солнцем наготу своего крепкого, гибкого тела. Мы плыли под водой, и один раз мне даже удалось догнать девушку и схватить ее за лодыжку, но Дороти ловко вывернулась и устремилась дальше, словно грациозное морское создание. Я вынырнул на поверхность и стал выплевывать соленую воду. И тут я заметил Джинкс Фуллер. Она стояла на пляже, серьезная, собранная, и что-то высматривала на пенящейся поверхности моря. Ветер развевал ее юбку и трепал волосы, набрасывая их девушке на лицо. Вынырнула Дороти, увидела Джинкс и недовольно нахмурилась: — Что-то мне здесь не нравится. Тут все мои ощущения накрыла кромешная тьма, и вот уже мы с Дороти спускаемся на горных лыжах, скользя по замерзшему белому склону горы и хохоча, несмотря на холодную снежную пыль, летящую нам в лица. Мы замедлили спуск и попробовали обогнуть небольшой бугорок. Дороти свалилась в снег, и я затормозил, чтобы вернуться и опуститься рядом. Она, весело смеясь, подняла на лоб очки и обняла меня за шею. Но я смотрел через ее плечо — на Джинкс. Почти полностью скрытая заиндевевшим деревом, она молча и печально наблюдала за нами. И в этот момент я его почувствовал — это осторожное, едва уловимое присутствие ищущих что-то мыслей Дороти Форд, которые вместе с возбуждающими импульсами погружались все глубже и глубже, слой за слоем в ткань коры моего мозга. Я совсем позабыл о резонирующем эффекте электронной стимуляции мозга, когда потоки совершают возвратно-поступательное движение, забыл, что синхронная стимуляция двух человек может привести к непроизвольному допущению в твои мысли мыслей партнера. Я выпрямился и сорвал с головы шлем с электродами. Дороти, очнувшаяся от грез одновременно со мной, равнодушно пожала плечами: — Я просто хотела как лучше. Ну, перестаралась немножко. Разве можно осуждать за это девушку? Я лишь молча всматривался в ее лицо, пытаясь определить, что у нее на уме. Проникла ли она в мои мысли достаточно глубоко, чтобы узнать, что я остаюсь в команде Сискина только потому, что собираюсь помешать его сговору с партией? Глава 8 Впервые за много дней я наконец почувствовал, что вышел из мрачного состояния, навеянного гибелью Фуллера. А воображаемые инциденты, которые после того несчастного случая пошли чередой, стали казаться ночными кошмарами, при ясном свете дня утратившими свою пугающую реалистичность. Я подошел к опасной черте, переступив которую мог оказаться в аду, но удержался на этой грани благодаря Эвери Коллингсворту. Псевдопаранойя. Этот вывод был таким логичным, что я лишь удивился: почему ни мне, ни Фуллеру никогда не приходило в голову, что работа с полным симулятором социальной среды с его слишком реальным «маленьким народом» могла представлять неизвестную угрозу для психической стабильности человека. Но еще, конечно, оставались сложности, которые следовало решить. Например, надо было дать понять Дороти Форд, что наша эскапада в ЭСМ-притоне для меня ничего не значит. Хотя мне и доставило тогда удовольствие побарахтаться в море, я не собирался увлекаться подобными забавами. Тем более после того, когда опыт с кортикальным возбуждением столь четко продемонстрировал, до какой степени мои мысли занимает Джинкс Фуллер. Впрочем, Дороти все поняла. Я обнаружил это на следующее утро, когда задержался перед ее столом. — Насчет прошлой ночи, Дуг, — как бы невзначай бросила она. — Как я уже говорила, мы оба выполняем каждый свою работу. И я должна делать все в точности, как мне велят. У меня нет выбора. Я подумал: интересно, какого рода меч занес Сискин над ее головой? Меч, нависший надо мной, был обоюдоострым — во-первых, я находился перед лицом угрозы ускоренного полицейского расследования причин смерти Фуллера и при этом рисковал оказаться козлом отпущения, а во-вторых, Сискин мог окончательно запретить использование симулятора для социологических исследований. — Теперь, когда мы знаем истинное положение дел, — добавила Дороти менее официальным тоном, — между нами больше не будет недопонимания. — Она заговорила совсем уже ласково и прикоснулась к моей руке. — И знаешь, Дуг, мы все-таки можем весело проводить время вместе! Тем не менее, я по-прежнему держался несколько отчужденно, не зная, какую часть моих сокровенных мыслей она успела почерпнуть во время сеанса ЭСМ. Два дня спустя мое беспокойство в связи с тем, что Дороти могла выявить мои намерения и все рассказать Сискину, значительно усилилось. Это произошло, когда он вызвал меня в головной офис корпорации «Сискин истэблишмент». Воздушный лимузин мягко приземлился на посадочной площадке-выступе сто тридцать третьего этажа центрального небоскреба корпорации. Сискин ждал у входа в свой офис. Он цепко схватил меня за плечо и повел по воздушно-мягкому ковру. Дойдя до своего гигантских размеров стола, отделанного золотом, Сискин остановился и задумчиво уставился в высокое окно офиса. Там, далеко внизу, лежал город; он выглядел словно на картине, написанной грубыми мазками; его слегка заволакивала темная дымка и наполовину скрывали похожие на комки ваты плывущие клочья тумана. Неожиданно Сискин заговорил: — Что-то не так с нашим законопроектом против сборщиков информации. Его обсуждение оттягивается. В эту сессию дело не продвинется. Меня позабавило то, что планы Сискина расстроились, и мне пришлось сдержать улыбку. Ведь только угроза запрещения опросов общественного мнения, как препятствия для нормальной жизни граждан, встала на пути широкомасштабного наступления Ассоциации сборщиков информации на «Реэкшенс». — Видимо, у опрашивателей больше сил, чем вы предполагали. — Но это просто не лезет ни в какие ворота! Хартсон заверял меня, что весь комитет у него в кармане. Я пожал плечами: — Ну что ж, тогда используйте собственные рычаги. Теперь ничто не удержит опрашивателей от всеобщей стачки. — А вот я бы так не сказал! — Сискин вдруг заулыбался. — Насколько хорошо у тебя подвешен язык, чтобы поведать об использовании «Симулякра-3» для открытия новой тысячелетней эпохи в человеческих взаимоотношениях? Такой поворот несколько меня озадачил. Я сказал: — Кое-какие соображения на этот счет у меня имеются. Но я не думаю, что готов произнести на эту тему целую речь. — А вот это как раз то, что надо. Таким образом люди усмотрят в твоих словах искренность. — Он громко произнес в микрофон внутренней связи: — Приглашай их сюда! Они явились — толпа фотографов, репортеров, телеоператоров с комментаторами. Они столпились вокруг стола, обступив нас тесным полукругом. Сискин поднял вверх руки, прося тишины. — Как вам известно, — сказал он, — компания «Реэкшенс» испытывает давление на себя со стороны Ассоциации сборщиков информации. Они планируют организовать стачку и вызвать, как они говорят, экономический хаос, если мы не прикроем нашу лавочку и не лишим страну самого значительного социального достижения нашей эпохи. — Он взобрался на стул и, стараясь заглушить скептический ропот, перешел на крик: — Конечно, я знаю, о чем вы думаете: что все это — не более чем рекламный трюк. Что ж, это не так! Я прилагаю все силы в борьбе за то, чтобы сохранить наш симулятор — ваш симулятор, — потому что этот проект создан не только ради делания денег. Помимо этого симулятор представляет собой инструмент, который сформирует новое, светлое будущее человеческого рода! Он на добрую милю возвысит людей над тем первобытным болотом, в котором они погрязают с самого начала своей истории! — Сискин сделал паузу, чтобы эти слова дошли до умов присутствующих, после чего сказал: — Я собираюсь предоставить слово движущей силе, стоящей за полным симулятором социальной среды. Этот человек и изложит вам все в деталях. Это Дуглас Холл! Стратегия Сискина казалась достаточно очевидной. Если бы ему удалось заставить публику поверить в то, что его электронное чудо скоро начнет массовое производство сияющих нимбов для человечества, то тогда противостоять «РЕИН» не смогла бы никакая сила, даже сборщики информации. Я с беспокойством повернулся лицом к объективам камер, направленным на меня: — Наш симулятор представляет собой замечательную возможность исследований сферы человеческих взаимоотношений. Эта возможность служила лейтмотивом намерений доктора Фуллера. Я сделал паузу и вдруг подумал о том, что прежде никогда не приходило мне в голову: уж если мнение общественности могло сдержать атаку Ассоциации сборщиков информации, то оно же способно гарантировать использование системы только для улучшения человеческих взаимоотношений. Люди выступят с гневным протестом, как только я рискну сообщить им, что машина Сискина будет служить исключительно его личным и политическим амбициям! Воодушевленный этой мыслью, я решительно продолжил: — Мы располагаем хирургическим инструментом, которым можно анатомировать саму душу! С его помощью можно разделить существо человека на части — все его мотивации, все его инстинкты. Можно докопаться до сердцевины наших глубинных побуждений, страхов, устремлений. Можно отслеживать, изучать, анализировать, классифицировать и показывать нам, как следует поступать с каждой деталью, составляющей внутреннюю сущность любого индивидуума. Это устройство способно открыть и объяснить источники предрассудков, фанатизма, ненависти, склонности к порокам. Наблюдая за аналогами человеческих существ в симулируемой системе, мы можем изучить весь спектр межличностных отношений. Побуждая эти электронные сущности к тем или иным действиям, мы в состоянии отслеживать не только самое начало, но и каждый последующий шаг в развитии нежелательных, антисоциальных тенденций! Вперед подался Сискин, решивший вставить словечко: — Как видите, джентльмены, мистер Холл — своего рода фанатик нашего курса. И корпорация «Сискин истэблишмент» с этого курса не свернет. Я продолжал: — В тщательно обустроенной среде системы «Симулякр-3» мы намерены поселить самые различные реактивные единицы — от виртуальных детей до аналогов представителей всех возрастных групп. Мы будем систематически подталкивать их сначала к совершению то одних, то других действий с помощью всех возможных стимулов, чтобы выявить в них все лучшее и все худшее. Мы намерены продвинуться в изучении человеческого поведения на тысячи лет вперед. То, что я высказывал, не отличалось оригинальностью. Я просто повторял фразы, которые год за годом выдавал мне светящийся от энтузиазма Фуллер. И я мог лишь надеяться, что в моих словах звучит та же искренность, какая звучала в словах самого Фуллера. — Наш симулятор, — подытожил я, — укажет путь к золотому веку человеческих взаимоотношений. Он научит нас, как очистить дух человеческий от последних признаков его животного происхождения. Снова заговорил Сискин: — Прежде чем вы начнете забрасывать нас вопросами, я бы хотел прояснить некоторые более прозаичные детали. Во-первых, наша корпорация занялась данным проектом с намерением получать прибыль. Однако я уже давно отверг прежние цели. Теперь я хочу направить всю энергию этого предприятия на то, чтобы подтвердились удивительные прогнозы результатов использования симулятора, сделанные мистером Холлом. Я решил: пусть наговорит побольше. Когда придет время, мне будет достаточно произнести одно слово, чтобы заговор Сискина и партии всплыл на поверхность. — Компания «Реэкшенс инкорпорейтед», — с серьезным видом вещал Сискин, — будет выполнять также и коммерческие функции. Я очень сожалею, но это неизбежно. Да, мы могли бы вместо этого обратиться к правительству за субсидиями. Но, джентльмены, вы должны понимать, что это новое великое предприятие не должно быть чем-то обязанным кому бы то ни было. Оно обязано действовать на самом высоком уровне, выше любого уровня. Один из корреспондентов поинтересовался: — Что вы подразумеваете под коммерческими функциями? — Всего лишь то, что симулятор должен зарабатывать значительные средства, необходимые для претворения в жизнь его гуманитарных задач. Компания «Реэкшенс» будет заключать коммерческие контракты на прогнозирование поведенческих реакций, но лишь самый минимум таковых. Лишь столько, сколько необходимо для возмещения эксплуатационных расходов, которые будут накапливаться ежегодно даже после того, как я вложу в это предприятие добавочные средства в размере двухсот пятидесяти миллионов. Все эти заявления произвели должное впечатление на представителей СМИ. И это еще крепче затянуло петлю на лилипутской шее Сискина. Следующие полчаса мы провели, отвечая на вопросы. Впрочем, стало очевидно, что мы практически не оставили поводов для скептицизма. Когда корреспонденты ушли, Сискин принялся отплясывать, словно эльф, и в заключение танца подскочил ко мне и обнял меня. — Ты устроил отменное представление, сынок, превосходное представление! — воскликнул он. — Я бы так ни за что не сумел! На следующий день в СМИ мощнейшим потоком потекли отзывы о заявлениях, сделанных Сискином. Это было сравнимо с открытием шлюзовых ворот, выплеснувших воды морского прилива. Во всех вышедших заметках, видеорепортажах, светской хронике и редакторских статьях не содержалось ни одного неблагоприятного отзыва. Я еще никогда не видел, чтобы какая-нибудь тема так захватывала внимание людей в национальном масштабе, как «великая гуманитарная миссия» Сискина. Еще до полудня в городском совете и палате представителей штата были вынесены рекомендательные резолюции. На государственном уровне аналогичный вопрос предложили на рассмотрение в конгрессе. С внезапностью снежной лавины все новые и новые организации начали объявлять себя союзниками Сискина в «благородном деле». Вечером во время двух массовых митингов образовались две группы энтузиастов, придумавшие себе громкие названия: «Симулектронные самаритяне инкорпорейтед» и «К единому человечеству». Думаю, было бы трудно найти кого-нибудь, кто не испытывал приступов идеализма. Да, у подобного надувательства был тот еще эффект. Чувствуя возрастающую поддержку «РЕИН» со стороны населения, Ассоциация сборщиков информации благоразумно уменьшила число своих пикетчиков до десяти человек. Но все равно для защиты пикетчиков от множества разгневанных сторонников Сискина выделили усиленный отряд полиции. Что касается меня, то я пребывал на пике ликования, выбравшись из вязкого болота сомнений. Благодаря советам Коллингсворта не только улетучились мои личные проблемы, по и мой грядущий триумф над Сискином и партией казался теперь неизбежным. Будучи надежно вооружен хорошо разрекламированным в СМИ свидетельством моего возвращения к нормальности, в середине дня я позвонил Джинкс и предложил вместе поужинать. Хотя девушку, казалось, не особенно впечатлила та гуманитарная стезя, на которую Сискин направил компанию «Реэкшенс», но приглашение она приняла сразу. Однако у меня осталось чувство неуверенности. Мне показалось, что на встречу со мной Джинкс согласилась неохотно. Решительно настроившись на достойное начало перемен, я повез девушку в ресторан под названием «Мир шестидесятых у Джона» — весьма дорогое заведение, где царила атмосфера, «оставшаяся нетронутой в течение жизни двух поколений», как сообщала реклама. Густой запах пищи (из натуральных продуктов, а не из синтетики), которую готовили на кухне — тут же, в соседнем помещении, покорил воображение Джинкс. И ее настроение постепенно поднималось, пока мы ждали, когда принесут еду, сидя в гармоничном окружении старинных стульев и столов, причем последние были покрыты скатертями из ткани. Нам светили лампы накаливания, а струнный ансамбль неплохо справлялся с репертуаром из рок-н-роллов. Коронным номером в этой цепочке пережитков старины оказалась официантка, которая подошла, чтобы спросить, что мы собираемся отведать, и позже вернулась с заказом. Это стало последней каплей, заставившей Джинкс в полной мере оценить всю прелесть сего заведения. — Думаю, это было блестящей идеей — заглянуть сюда! — воскликнула она, принимаясь за салат из самых настоящих зеленых овощей. — Вот и хорошо. Значит, ничто нам не помешает повторить в скором времени такой ужин! — Да! Я тоже так думаю. Мне показалось, будто я уловил в ее интонации некоторую скованность. Неужели Джинкс все еще неуютно в моем обществе? Я взял ее за руку: — Ты когда-нибудь слышала про ложную паранойю? Она в замешательстве приподняла брови. — И я не слышал, — продолжал я, — пока не поговорил с Коллингсвортом. Он объяснил: то, что я испытывал, было лишь психологическим эффектом работы с симулятором. Я хочу сказать, Джинкс, что я слегка «слетел с нарезки». Это прекратилось дня два назад. Теперь со мной все в порядке. Хотя ее красивое нежное лицо и выражало внимание, оно в то же время казалось каким-то холодным и отстраненным. — Я рада, что все хорошо, — просто сказала она. Почему-то все шло не так, как я предполагал. Почти весь наш ужин прошел в молчании. Наконец я подумал, что больше не могу мириться с собственной нерешительностью. Я наклонился вперед: — Коллингсворт сказал, что все те мои проблемы были только временным явлением. Я думаю, он прав. — Однако эти слова прозвучали невыразительно и тяжело. Я хотел было взять Джинкс за руку, по девушка осторожно ее убрала. Смутившись, я сказал: — В тот вечер, когда мы поехали кататься… помнишь? Ты спросила меня, чего я хочу от жизни. Моя дама кивнула, но довольно равнодушно. — Она складывается не так хорошо, как я ожидал, — пожаловался я. Джинкс сидела и смотрела на меня. На ее явно озабоченном лице выражалась нерешительность. Смутившись еще сильнее, я спросил: — Разве ты не рассказывала, как постоянно думала обо мне? — Ах, Дуг. Давай не будем об этом! Только не сейчас. — Почему не сейчас? Она промолчала. Раньше мне казалось, что Джинкс старается убежать от чего-то значительного и таинственного. Потом я вообразил, что все, чего она боится, — это моя персона. Ну а теперь я просто не знал, что и думать. Джинкс сослалась на то, что ей нужно попудрить нос, извинилась и удалилась элегантной плавной походкой, на протяжении всего пути привлекая к себе восхищенные взгляды. Вдруг мои руки непроизвольно сжались в кулаки и я тяжело привалился грудью к столу. Тянулись долгие минуты; я все сидел, дрожа и пытаясь удержаться на грани зияющей темноты. Стены ресторана колыхались и растворялись, сквозь мою голову текли тысячи огненных рек. — Дуг! С тобой все в порядке? Озабоченный голос Джинкс, прикосновение ее руки к моему плечу постепенно вернули меня к нормальному состоянию. — Ничего страшного, — солгал я. — Просто голова заболела. Но когда я шел в гардероб за одеждой своей спутницы, я подумал, насколько оправданы заверения Коллингсворта о всего лишь психосоматической природе моих приступов. Наверное, это был какой-то остаточный эффект, который мог продлиться некоторое время даже после того, как остальные симптомы расстройства прошли. Мое смятение только усугубляло тягостное молчание между нами, когда я вез Джинкс домой. Войдя в ее дом, я обнял девушку за плечи и привлек к себе. Но она лишь отвернулась в сторону. Складывалось впечатление, будто весь вечер она посвятила единственной цели — обескуражить меня. Я направился к двери и вышел на крыльцо. Затем, усугубляя странность своего поведения, Джинкс неуверенно сказала: — Мы еще увидимся, ладно, Дуг? Однако, когда я обернулся, она уже закрыла за собой дверь. Я никак не мог допустить, чтобы вечер закончился на этой совершенно нелогичной ноте. Оставалось только одно — вернуться и настоять на том, чтобы Джинкс объяснила причину своей холодности. Сделав шаг к двери, я потянулся к звонку, но не успел я к нему прикоснуться, как дверь распахнулась. Я забыл, что Фуллер когда-то настроил входную дверь на мою биоемкость. Стоя у порога, я позвал: — Джинкс! Ответа не последовало. Я вошел, прошагал через гостиную и столовую, заглянул в кабинет. — Джинкс? Я проверил все остальные комнаты, после чего заново прочесал весь дом, заглядывая за двери, в шкафы, под кровати. — Джинкс! Джинкс! Я кинулся к двери черного хода и проверил ее сервосистему. Холодная. Дверь не открывалась по меньшей мере последние полчаса. Но Джинкс в доме не оказалось. Словно мне лишь пригрезилось, что она вошла в дом. Глава 9 Передо мной снова встали в равной степени несостоятельные альтернативы. Либо Коллингсворт ошибался, убеждая, будто от ложной паранойи можно излечиться, всего лишь осознав, что она имеет место, либо Джинкс Фуллер на самом деле исчезла. Через несколько часов после лихорадочных поисков в ее доме я завел машину в гараж, после чего в нерешительности остановился среди мрачных теней перед многоквартирным домом, в котором я жил. Даже не осознавая этого, я встал на медленно движущийся тротуар и вскоре обнаружил, что еду через тихие и пустынные районы города. Я безуспешно пытался справиться с дилеммой. Исчезновения людей и предметов происходили на самом деле. Случай с Джинкс это доказывал. И такая же невероятная судьба постигла Мортона Линча, рисунок, изображающий Ахиллеса и черепаху, пластину на кубке с именем Линча, отрезок дороги вместе с ландшафтом, по которому она проходила. Что касается Линча и рисунка, то их словно бы никогда не существовало. Дорога же в сельской местности вернулась на прежнее место. Но как же Джинкс? Возвратится ли она, заставив меня сомневаться — действительно ли я обыскивал ее дом и не сумел найти эту девушку? Или я скоро обнаружу, что о Джинкс тоже никто никогда ничего не слышал? В течение первых часов ночи я два раза звонил домой Джинкс, но оба раза никто не ответил. Проезжая по движущейся ленте тротуара по безлюдным центральным районам, я почти физически ощущал наводящее ужас присутствие некоей неизвестной силы, постепенно берущей меня в кольцо, — какой-то решительной, зловещей силы, прячущейся в тени. В любой тени. Перед рассветом я звонил Джинкс еще три раза. И каждый из этих тщетных звонков вселял в меня ужасное подозрение, что я никогда больше о ней не услышу. Но почему? Исчезновение Линча можно было объяснить логически. Его действия явились вызовом неизвестной силе. А Джинкс, наоборот, утверждала, что ее отец погиб в результате несчастного случая. И все-таки теперь она пропала… Вскоре после восхода солнца я купил в автомате чашечку кофе, выпил и неспешно направился в «Реэкшенс». Там я обнаружил группу испуганных пикетчиков Ассоциации, столпившихся перед зданием, которых особый отряд полиции пытался защитить от нескольких десятков разъяренных сторонников Сискина. Кто-то поднял над головой кусок трубы, чтобы швырнуть его в сборщиков информации. Но тут один из полицейских поднял лазерный пистолет, из дула которого вырвался конический луч малинового цвета, и человек с трубой, временно парализованный, повалился на асфальт. Демонстранты начали отступать. Придя к себе в офис, я провел весь следующий час непрестанно бродя вокруг письменного стола. Потом появилась Дороти Форд и в удивлении отпрянула назад, увидев меня так рано, после чего все-таки направилась к шкафу. — Слежка за тобой дается мне нелегко, — сообщила она, аккуратно, чтобы не испортить прическу, снимая маленькую островерхую шляпку. — И это нехорошо, потому что Великий Коротышка, наверное, думает, что к этому времени мы уже должны жить в одном гнездышке. Она закрыла дверь шкафа. — Я пробовала связаться с тобой вчера вечером. Тебя не было дома. — Я… — Не надо ничего объяснять. Я не для себя старалась. Просто Сискин хотел быть уверенным, что ты этим утром не опоздаешь на работу. — Вот я и на работе, — хмуро сказал я. — Что он еще задумал? — Он не все свои секреты доверяет мне. — Дороти направилась было в приемную, но остановилась. — Дуг, это была дочка Фуллера? В тот момент я глядел в окно и резко развернулся вокруг своей оси. Такой эффект оказало на меня одно лишь упоминание имени Джинкс. Это убедило меня в том, что, по крайней мере пока, Джиикс не постигла судьба Линча. Все-таки свидетельства ее существования еще не подвергаются уничтожению. Прежде чем я успел ответить, в кабинет стремительно влетел Сискин. Увидев меня, он нахмурился и воскликнул: — У тебя видок, будто ты всю ночь в притоне колотил себя по мозгам током! Тут он заметил Дороти, и выражение его лица смягчилось. Он стоял, переводя взор с меня на Дороти и обратно. По отношению ко мне его взгляд из-под слегка приподнятых бровей был оценивающим. По отношению же к ней он означал тонкое выражение одобрения, не без определенного скрытого смысла — тактичное похлопывание по спине за добросовестное выполнение поручения. Направляясь в приемную и оказавшись у Сискина за спиной, Дороти пожала плечами и посмотрела на меня, словно говоря: «Вот видишь, что он про нас думает». Когда Дороти открыла дверь, Сискин крикнул ей вдогонку: — Я оставил в приемной одного джентльмена! Попроси его, пожалуйста, в кабинет. — Еще один представитель партии? — спросил я. — Нет. Это как раз твоего поля ягода. Ты его узнаешь. Так и вышло. Посетителем оказался Маркус Хит. Он был маленького роста, хотя и не такого крохотного, как Сискин. Довольно широкоплечий, но не похожий на крепыша. Очки с толстыми линзами лишь усиливали беспокойность его серых глаз. — Здравствуй, Холл, — сказал он. — Давненько мы не виделись, правда? В этом он был прав. Я не видал его с той поры, как в университете с ним произошла неприятная история и он «загремел». Но вряд ли все десять лет, прошедшие с того времени, он провел в тюрьме. Тут я вспомнил, что ему вынесли срок наказания всего в два года. — Хит будет твоим помощником, — объяснил Сискин. — Но нам нужно устроить ему экскурсию по нашему предприятию. Я смерил этого человека критическим взглядом: — А поддерживал ли ты свою квалификацию на уровне развития симулектроники все эти годы? — Я все время на шаг опережал этот уровень, Холл. Я отвечал за техническую работу в «Барнфельде»! — Я его у них купил, — похвастался Сискин. — Теперь он с нами. Компания «Барнфельд» была единственным частным предприятием, которое соперничало с «Реэкшенс» в симулектронных разработках. Я оперся задом о стол. — Скажи мне, Хит, мистер Сискин знает о тебе все? — О тех делах в университете? — перебил Сискин. — Ну конечно, я в курсе. Знаю достаточно, чтобы понимать: Хита сделали козлом отпущения. — Доктор Хит, — напомнил я ему, — обвинялся в незаконном использовании средств, выделенных государством на исследования. — Но ведь ты в это не верил, так ведь, Дуг? — умоляющим тоном сказал Хит. — Ты же во всем признался. Сискин встал между нами: — Я не так глуп, чтобы принимать к себе на работу человека, не изучив тщательно его прошлое. Я бросил на это дело всех моих специалистов. Хит отсидел вместо… вместо кого-то другого. — Это ложь! — возразил я. — Когда Фуллер оставил университет, у него не было ни гроша. Сискин показал свои маленькие белые зубки: — Я сказал, что удовлетворен рекомендациями Хита. А это все, что нужно. Тут он вывел Хита из кабинета. В то же мгновение я понял причину этого последнего маневра Сискина. Дороти Форд все-таки удалось с помощью сеанса электронной стимуляции мозга в одном контуре со мной телепатически выявить мои намерения — саботировать альянс Сискина и партии и помешать осуществлению его политических амбиций. И теперь Сискин готовился к тому, чтобы начать обходиться без меня. Предполагалось: Хит научится у нас всему, что сумеет освоить. Потом Сискин дернет за нужные веревочки, и меня арестуют за убийство Фуллера. Немного погодя пропищал сигнал внутренней связи, и на засветившемся экране появилось лицо пожилой широколицей женщины. Вероятно, Дороти покинула свое рабочее место и переключила линию входящих звонков прямо на мой кабинет. — Официальный сборщик информации номер 10421-С, — начала женщина. — Я провожу опрос по… — Согласен на штраф, — грубо прервал я ее и выключил видеофон. Сигнал запищал снова, и я включил пульт во второй раз. — Я же вам сказал, что… Джинкс!! — Доброе утро, Дуг, — приветствовала она меня. На экране видеофона на заднем плане я разглядел помещение кабинета Фуллера. — Я должна была позвонить. Знаю, вчера вечером я вела себя так… странно. — Джинкс! Что случилось? Куда ты ушла? — Как… Она озадаченно нахмурила брови. Или это от страха? — Я вошел в дом сразу, как только ты вошла, — сказал я. — Тебя там не оказалось. Я нигде не смог тебя найти! Джинкс улыбнулась: — Нужно было получше искать. Я вчера ужасно устала. Свалилась на диван и сразу отключилась. — Но я везде искал! — Ты ошибаешься, это точно. — Она предпочла со смехом сменить тему. — А что касается прошлого вечера, то я волновалась за тебя. Но теперь не волнуюсь. Я как следует все обдумала. Знаешь, я так долго ждала. А последние несколько дней чувствовала какое-то разочарование. Я откинулся на спинку кресла, тупо уставившись в экран. — Я хочу сказать, — добавила она, — что люблю тебя. — Немного помолчав, она спросила: — Вечером увидимся? — Сегодня буду работать допоздна, — солгал я. — Тогда я приеду к тебе в офис. — Но… — Не спорь! Я буду ждать тебя там всю ночь, если придется. Я не стал спорить. Я выключил видеофон, отчаянно пытаясь понять причину того, что сейчас произошло. Вчера вечером Джинкс хотела, чтобы я понял: она больше не намерена видеться со мной из-за того, что боится меня. Но теперь она готова проявить ко мне благосклонность, хотя я только что дал ей еще больший повод для озабоченности по поводу моего психического состояния! С другой стороны, если она на самом деле исчезала, то куда? Чем занималась в течение двенадцати часов? Более того, становилось очевидно, что она не стремилась ни от чего убежать. Ведь если бы Это Нечто захватило ее в свои тенета и сейчас просто ослабило хватку, то Джинкс не вела бы себя так, будто ничего не произошло. В тот день после полудня я провел полчаса в буфете, глядя на чашку остывшего кофе и пытаясь смириться с тем, что идея исчезновения Джинкс — всего лишь еще одна галлюцинация. — Похоже, ты над чем-то важным размышляешь! Вздрогнув, я поднял глаза и увидел Чака Уитни. Я понял, что он уже некоторое время стоит рядом. — Так, решаю рутинные проблемы, — пробормотал я. — У меня в отделе торчит этот парень — Хит. Никак не могу от него отделаться! — И не пытайся. А то пойдешь наперекор Сискину. Но если Хит начнет тебе мешать, дай мне знать. — Вот я и даю. Я там собираюсь устроиться поудобнее в кресле для сопереживательной связи с нашей контактной единицей. А Хит требует билет в первый ряд, чтобы посмотреть, как я это осуществляю. — Тогда тебе, наверное, придется дать ему один билет. Озадачившись, Чак спросил: — Ты хочешь, чтобы я просветил его на тему того, как наша система работает? — По собственной инициативе ничего ему не рассказывай. Но как мы сможем избежать его вопросов — я тоже не знаю. Для чего тебе сопереживательная связь с Эштоном? — Я решил, что надо посмотреть — как он там, успокоился или нет? Через десять минут я вернулся к себе и сел за стол. Рассеянно глядя на лист промокательной бумаги, я взял ручку, и моя рука механически задвигалась, воссоздавая рисунок Фуллера, изображавший Ахиллеса и черепаху. Наконец я выпустил ручку из пальцев и принялся изучать свое незатейливое произведение. То, что имя Зенон означало 3. Но, было более чем очевидно. Особенно когда Зау Но стерли из памяти машины как раз перед тем, как я смог до него добраться. В фундаментальном смысле парадокс Зенона представляет собой тезис о том, что всякое движение есть иллюзия. И для меня не потребовалось много времени, чтобы осознать: всякое движение — иллюзия — в искусственном мире симуляторной электронной системы. Содержал ли рисунок еще какое-нибудь другое скрытое послание? Вот Ахиллес, он находится в ста футах от черепахи, и оба пребывают в движении. Но к тому времени, когда этот древний грек пробежит эти сто футов, черепаха продвинется вперед, скажем, на десять футов. Пока Ахиллес, в свою очередь, покроет эти десять футов, его соперница проползет еще один фут. Бегун покроет эту дистанцию в один фут, но только чтобы обнаружить, что черепаха тем временем проползла вперед на одну десятую фута. И так далее, ad infinitum.[4 - До бесконечности (лат.).] Ахиллес никогда не сможет догнать черепаху. Означал ли рисунок Фуллера бесконечный процесс? В моей памяти всплыло высказывание Фуллера, которое он сделал несколько месяцев назад: «А правда, было бы интересно, если бы одна из наших реактивных единиц вдруг решила бы построить полный симулятор социальной среды?» Специальная дверь для персонала резко открылась и громко ударилась о стену. Я повернул голову, чтобы посмотреть — кто же это распахнул ее с такой силой. На пороге стоял Уитни, пошатываясь, хватая ртом воздух и нервно оглядываясь назад, в коридор. — Чак! — крикнул я. — Что случилось? Он вздрогнул от звука моего голоса и привалился к стене. Затем, очевидно сделав колоссальное усилие, чтобы собраться с духом, замедлил дыхание и остановил бегающий взгляд. — Ничего, мистер Холл. — Он боком начал продвигаться к двери приемной. Но Уитни никогда не называл меня «мистер Холл». Я сделал шаг по направлению к нему, и в его глазах появился ужас; Чак рванулся к двери. Я прыгнул и успел к двери первым. Уитни выругался и бросился на меня с кулаками, но я вовремя увернулся от удара, ухватил его руку за запястье и заломил за спину. — Отпустите меня! — дико завопил он. Все мгновенно прояснилось. — Вы — Фил Эштон! — прошептал я. — Да. — Он обмяк. — Мне это почти удалось. Боже, у меня почти получилось! Он сумел вывернуться и снова напал на меня, нанося удары кулаками и царапаясь. Я нанес ответный удар, вложив в него свою силу. Затем поднял неподвижное тело с пола и перенес на диван. Сев за стол, я связался с контрольным отделом по внутренней связи. На экране появился один из ассистентов Уитни; на заднем плане виднелось недавно использованное кресло и шлем для сопереживательной связи. — Да, мистер Холл? — У вас там все нормально? Он немного помолчал, задумавшись. — Да, сэр. А что? — Мистер Уитни есть поблизости? — Я взглянул на Чака, то есть на тело Чака, которое все еще лежало без сознания на диване. — Нет. Но он только что закончил сопереживательную связь с Эштоном. — Как он себя вел после сеанса? — Да вроде бы нормально. — Затем он добавил: — Вообще-то он не записал свой доклад о сеансе на магнитофон! — А еще было что-нибудь необычное? Ассистент выглядел смущенным. — Да, действительно, у нас возникла небольшая проблема с Хитом. Решил, видите ли, помочь применить свои грошовые способности за пультом модулятора. — Он выложился больше чем на грош; помог нам на славу, ничего не скажешь. Нахимичил с регулятором усиления и устроил взаимную замену личностей. Сейчас в моем офисе сидит Эштон. Уитни застрял там, в симуляторе. Бери с собой двоих ребят и дуй сюда! Быстро! Я встал рядом с Эштоном, рассматривая обмякшее лицо Уитни и с бьющимся сердцем надеясь, что процесс обратной замены личностей пройдет успешно. В молекулярных структурах клеток мозга Уитни произошел катаклизм. Паттерны, сформировавшиеся там в течение всей его жизни, были сметены и восстановлены в запоминающих цилиндрах нашей контактной единицы. В то же время все данные из цилиндров Эштона внедрились в клетки мозга Уитни. Только успех обратного процесса мог вернуть Чака обратно. Уитни, вернее, Эштон пошевелился и открыл глаза. — У меня почти получилось, — всхлипнул он. — Я почти сделал первый шаг. Дрожа всем телом, он поднялся с дивана. — Вы не можете отправить меня обратно! Я схватил его за плечи, чтобы он не трясся. — Все будет хорошо, Фил! Мы собираемся отменить систему контактных единиц. Мы вас переориентируем. Потом вы даже не будете знать, что ваш мир нереален. — О господи! — причитал он. — Я так не хочу! Я не хочу не знать! И знать тоже не хочу! Я насильно усадил его на диван. Но Эштон тут же снова вскочил на ноги. — Здесь, наверху, — прокричал он, — я на один шаг ближе к настоящей реальности! Ты должен отпустить меня, чтобы я отыскал материальный мир! — Что ты имеешь в виду? — спросил я, лишь бы с ним поговорить. Я подумал, что, если мне не удастся провести его через это испытание с надлежащей осторожностью, он может совсем потерять рассудок и его придется стереть из памяти симулятора. Эштон истерически захохотал: — Ты — круглый дурак! У тебя дела еще хуже, чем у меня. Уж я-то знаю, что к чему. А ты не знаешь! Я встряхнул его: — Прекрати сейчас же, Эштон! — Нет. Лучше ты прекрати! Это ты должен проснуться от своего сладкого сна о реальности! Я солгал. На самом деле я разговаривал с Зау Но перед тем, как его убрали из системы. Да только я не стал ничего рассказывать, потому что боялся: ты можешь совершенно обезуметь от ярости и уничтожить свой симулятор! Я весь напрягся: — Что сказал Зау Но? — Тебе ведь неизвестно, каким образом он понял, что его мир — это мир искусственный, да? — Эштон хохотал истерично-торжествующе. — Это твой друг доктор Фуллер ему все рассказал! О нет, он не делал этого напрямую. Лишь ввел данные в подсознание Зау Но, где, как он надеялся, ты их найдешь. Однако те данные не задержались в дополнительных цилиндрах Но. Они просочились. И тогда Но использовал эту информацию, приложив к своему миру. — Какую информацию? — грозно спросил я и снова встряхнул Эштона. — А такую, по которой твой мир тоже не существует! Это просто система виртуальных процессов в симуляторе! Этот мир — не более чем отражение неких более масштабных симулектронных процессов! Он одновременно всхлипывал и смеялся, а я лишь стоял, словно парализованный. — Ничто! Ничто! — бесновался Эштон. — Мы — это ничто, и ты, и я. Только триумф чудес электроники, виртуальные создания, тени! — Он снова вскочил на ноги. — Не надо отправлять меня обратно! Давай будем действовать вместе. Может быть, в конце концов мы сумеем прорваться в абсолютную реальность! Ведь я продвинулся на один шаг вверх, ведь правда же? Я нокаутировал его во второй раз. Не потому, что Фил Эштон вышел из-под контроля. Только потому, что сообщенная им информация прозвучала как грубая насмешка, как низменное издевательство. Но чуть позже, глядя невидящими глазами сквозь неподвижное тело Чака Уитни, лежащее на ковре, я почувствовал, как некий внутренний голос, обычно столь невозмутимый, срывается на крик: все это — правда! Все обстоит в точности так, как утверждал Эштон. Я и все, что меня окружает: каждый глоток воздуха, каждая молекула в моей вселенной — это всего лишь искусственная реальность. Это имитируемая среда, смоделированная, сконструированная в каком-то гораздо более обширном мире, в мире абсолютного существования. Глава 10 Эта ужасающая концепция сотрясала рассудок. Каждый человек и предмет, стены вокруг меня, земля под ногами, каждая звезда, бесконечный космос — все это представляло собой не что иное, как хитроумную конструкцию. Виртуальная среда. Симулектронное мироздание. Мир эфемерной иллюзии. Отрегулированное взаимодействие электронных потоков, мчащихся через ленты и цилиндры, перескакивающих с катодов на аноды, ускоряемых с помощью модуляторов. Съежившись от страха перед этой внезапно ставшей ужасающей и враждебной вселенной, я в оцепенении наблюдал, как помощники Уитни уволокли прочь его бесчувственное, одержимое Эштоном тело. Я стоял, словно парализованный, пока они успешно завершили операцию по обратному обмену разумов. Я пробирался в свой офис сквозь завесу ошеломляющих фактов. Я и Фуллер занимались строительством настолько совершенного виртуального мира, чтобы наши индивидуальные реактивные единицы никогда не смогли узнать, что обитают отнюдь не в настоящей, материальной вселенной. И все это время вся наша вселенная сама была всего лишь электронным продуктом некоего вышестоящего, Верхнего Мира, Верхней Реальности! Вот в этом и заключалось базовое открытие Фуллера, о которое он споткнулся. В результате он был уничтожен. Но оставил после себя рисунок с изображением Ахиллеса и черепахи и каким-то образом передал свое открытие Линчу. А все, что происходило после этого, являлось результатом перепрограммирования, производимого Верхним, или Большим, Оператором для того, чтобы сохранить в тайне открытие Фуллера! Теперь мне стало понятно поведение Джинкс. Она узнала о подлинной природе нашей реальности из записок отца, которые потом уничтожила. Но она еще осознала, что единственная ее надежда на безопасность — скрыть то, что она узнала. Однако, как и все прочие реактивные единицы, Джинкс была лишена всех воспоминаний о Мортоне Линче. Затем, возможно вчера, Они, эти деятели из Верхнего Мира, обнаружили, что Джинкс все знает. И тогда Они на время вывели ее из системы. В течение ночи Они деактивировали ее схему, чтобы провести специальную переориентацию! Вот почему сегодня утром Джинкс разговаривала по видеофону так непринужденно и беззаботно! Ее больше не тревожила перспектива вывода из системы навсегда. Но я лихорадочно спросил себя: почему Они упустили меня, занявшись всеобщей переориентацией, последовавшей после исчезновения Линча? Я убрал прядь волос со лба и пристально вгляделся в мой искусственный мир. Он буквально кричал мне в лицо: то, что видят мои глаза, — всего лишь субъективная электронная иллюзия. Я принялся искать что-нибудь, что притупило бы остроту ощущения от этого сногсшибательного осознания. Даже если бы это был физический, материальный мир — представлял бы он собой что-то большее, чем ничто? На расстояние миллиардов световых лет до самой удаленной звезды в самой далекой галактике растянулось колоссальное, почти совершенно пустое море, в котором тут и там располагались какие-то ничтожно маленькие бусинки под названием «материя». Но даже материя так же неосязаема, как бесконечная пустота между звездами, планетами и островами Вселенной — галактиками. И все это состоит из «субатомных» частиц, которые, по существу, представляют собой лишь нематериальные «заряды». Разве эта концепция так уж безмерно далека от той, которую открыл доктор Фуллер, разве материя и движение не являются ничем иным, как отражением электронных зарядов в симуляторе? Я развернулся вокруг своей оси, когда отворилась дверь для персонала. На пороге стоял Коллингсворт и внимательно смотрел на меня. — В середине дня, когда Чака вытаскивали из «Симулякра-3», я наблюдал за тобой. В середине дня? Я выглянул в окно. Действительно, уже темнело. Оказывается, я боролся со своим валом мыслей несколько часов подряд. Эвери прошел по кабинету и встал передо мной, озабоченно глядя мне в глаза. — Дуг, у тебя новые проблемы, да? Сам того не осознавая, я кивнул. Может быть, я надеялся получить от него хоть какое-нибудь успокоительное объяснение, вроде того, что получил раньше. Но я тут же опомнился. Господи, ему нельзя ничего рассказывать! Если я сделаю это, он может стать следующим кандидатом на исчезновение или несчастный случай. Нет! — почти прокричал я. — Все хорошо! Оставь меня. — Ладно, вот как мы поступим. — Коллингсворт пододвинул к себе стул и сел. — Когда мы в ту ночь беседовали в моем кабинете, я решил, что ты страдаешь от комплекса вины — раскаиваешься в том, что манипулируешь реактивными единицами, которые воображают, что они реальны. С тех пор я много размышлял и пришел в выводу, как этот комплекс может развиться дальше. Свет от ламп играл на его густых седых волосах, придавая ему вид очень доброго дяденьки. Я вычислил — какого рода навязчивая идея может появиться в результате таких обстоятельств и уже, возможно, появилась. — Да? — Я поднял на него глаза, едва испытывая интерес к его словам. — На следующей стадии расстройства ты можешь начать верить в то, что подобно тому, как ты манипулируешь своими реактивными единицами, существует электронщик большего масштаба, живущий в аналогичном мире большего масштаба, и он манипулирует тобой — да и всеми нами. Я вскочил на ноги: — Ты знаешь! Как ты это узнал? Но он лишь снисходительно улыбнулся: — Вопрос в том, Дуг, это как ты узнал. Даже несмотря на то, что я понимал: это знание может быть опасно и для Эвери, я в точности рассказал все, что мне выложил Эштон, ворвавшись в мой кабинет в образе Чака Уитни. Мне следовало рассказать об этом кому-нибудь. Когда я закончил, он прищурился: — В высшей степени изобретательно. Я бы не смог придумать лучшей схемы для самообмана. — Хочешь сказать — Эштон не говорил мне, что этот мир есть иллюзия? — А разве у тебя имеется хоть один свидетель, чтобы подтвердить, что он это говорил? — Коллингсворт сделал паузу. — Разве не странно, что общим знаменателем всех твоих происшествий является то, что ни одно из них нельзя ничем подтвердить? Зачем он так стремится порушить всю структуру здравого смысла, которую я построил? Неужели он тоже получил доступ к «базовому открытию» Фуллера? И хочет увести меня в тихую гавань неведения? Что более важно, если они оба — Коллингсворт и Джинкс — каким-то образом овладели опасным знанием, то почему ее разум очистили от этого знания, в то время как Эвери оставили неперепрограммированным? Тут я увидел просвет в лесной чаще: Коллингсворт всего лишь осознал существование моих подозрений об истинной природе нашего мира. Сам же он в это не верит. В этом, по-видимому, и заключается причина того, что его никто не трогает. Однако я ведь не отрицаю это чудовищное знание. И тем не менее я остаюсь целым и невредимым, непереориентированным и неперепрограммированиым. Почему? Коллингсворт задумчиво накрыл одной ладонью другую. — Твой процесс рационализации идет медленно, Дуг. Я даже намерен прямо сейчас добавить еще одну деталь к твоей структуре ложной паранойи. Я поднял глаза: — Что же? — Ты кое-что просмотрел. Тебе следовало рационализировать твои затемнения сознания. Я подумал о тех случаях, когда мне приходилось бороться с внезапными приступами, во время которых я почти падал в обморок. — А что можно сказать о моих затемнениях? Коллингсворт пожал плечами: — Если бы мне захотелось развить твои фантазии, я бы сказал, что эти приступы — побочные эффекты процесса, когда в Верхнем Мире оператор симуляторного устройства устанавливает со мной сопереживательную связь. Якобы связь. Ты сам видел, как такое происходит в твоем симуляторе. Реактивная единица вдруг осознаёт, будто что-то происходит. Я так и раскрыл рот. — Точно, Эвери! Так оно и есть! Вот это и объясняет, почему меня до сих пор не убрали! Коллингсворт ухмыльнулся с покровительственным видом, словно хотел сказать: «Ну вот, я же тебе говорил». Сохраняя терпение, он произнес: — Да, Дуг? Продолжай. — Все, оказывается, очень просто! Последний раз я начал терять сознание прошлым вечером. Ты знаешь, о чем я тогда думал? Я был полностью убежден, что все, со мной происходившее, — это галлюцинация, как ты и предположил! Коллингсворт кивнул, но не без саркастического выражения: — Большой Симулектронщик понял, что ему больше незачем волноваться по поводу твоего перепрограммирования? — Именно так! Я сам перепрограммировал себя своим собственным скептицизмом. — И каким же будет следующий разумный вывод в этой якобы логической цепочке, а, Дуг? Я подумал секунду, после чего самым серьезным тоном ответил: — Вот каким: со мной все будет в порядке до тех пор, пока Он решит провести новую выборочную проверку и посмотреть — не вернулся ли я к своим прежним убеждениям! Эвери торжествующе хлопнул себя по бедру: — Вот. И к этому моменту ты должен подозревать, что это говорит все еще рациональная часть Дугласа Холла, которая понимает, что ему лучше всего взять себя в руки прежде, чем все те одержимости станут неконтролируемыми. — Я знаю, что я видел! — запротестовал я. — Я знаю, что я слышал! Он посмотрел на меня с нескрываемой жалостью: — Поступай как знаешь. Здесь я ничем тебе помочь не могу. Я подошел к окну и вгляделся в вечернее небо, усеянное знакомыми звездами, выстроенными в созвездия в течение бесконечно долгого времени. Даже сейчас я смотрел в космическую даль на сотни световых лет, на миллиарды и миллиарды миль. И все-таки, если предположить, будто я в состоянии измерить абсолютные размеры моей Вселенной в таком виде, в каком она на самом деле существует в рамках электронного аппарата, поддерживающего ее существование, то обнаружу ли я, что все мироздание сжато в пределах одного-единственного здания в Верхней Реальности, которое, скажем, двести футов в длину и сто футов в высоту, если мерить линейкой того, Верхнего Мира? Вот Большая Медведица. Если бы я мог видеть сквозь иллюзорность, не оказалось бы, что я смотрю лишь на функциональный генератор? А это что вон там — Кассиопея? Или на самом деле громоздкий процессор сбора данных, стоящий рядом со своим распределителем, Андромедой? Рука Коллингсворта мягко опустилась на мое плечо. — Ты пока что можешь победить болезнь, Дуг. Все, что от тебя требуется, — это заставить себя увидеть, насколько невероятны твои навязчивые убеждения. Конечно, он прав. Мне остается лишь убедить себя в том, что мне просто пригрезились насмешки Фила Эштона, его презрительные утверждения, будто мой мир — это всего лишь созданная симулектроникой искусственная среда. — Я не могу это сделать, Эвери, — выдавил я наконец. — Все слишком хорошо сходится. Эштон на самом деле говорил мне, что мы живем в виртуальной реальности. И именно эту информацию Фуллер спрятал глубоко в своем симуляторе. — Очень хорошо, сынок. — Его плечи опустились. — Если уж я не могу тебя остановить, то помогу тебе пройти по твоему пути до конца как можно быстрее. Я лишь смотрел на него, ничего не понимая. Он продолжил: — Совсем не трудно прикинуть, что теперь тебе делать. Но поскольку на то, чтобы ты додумался до этого следующего шага, у тебя может уйти три или четыре дня, я сэкономлю тебе время. В конце концов ты придешь к следующему. Коль скоро все вокруг нас — виртуальное мироздание, ты скажешь себе, что должен существовать кто-то, кто отлично знает истинное положение дел. — Подобно Эштону, который служит у нас контактной единицей! — Правильно. И поздно или рано ты осознаешь, что обнаружение Филом Эштоном этого мира послужит окончательной мерой обоснованности твоих подозрений. Я сразу понял, что он предполагает. Верхняя Реальность должна здесь иметь особую реактивную единицу, чтобы наблюдать за ходом таких событий, которые могут не попасть в Ее поле зрения. Если мне удастся найти контактную единицу, я смогу получить от нее окончательное подтверждение. Но что потом? Оставить его в покое? Позволить ему спокойно уйти и сообщить во время следующего контакта с оператором Верхнего Мира о том, что я все знаю? Я немедленно увидел, что обнаружение контактной единицы — всего лишь половина дела. В тот момент, когда я ее распознаю, мне придется убить этого человека, чтобы защитить себя. — Итак, — серьезно сказал Коллингсворт, — принимайся за поиски этой контактной единицы. Удачи тебе, сынок. — Но это может оказаться кто угодно! — Разумеется. Однако, если такой человек существует, он должен находиться поблизости от тебя, не так ли? Почему? Да потому, что все эффекты, действие которых ты, по собственным утверждениям, испытал, применялись исключительно к тебе! Контактной единицей может оказаться любой из многих. Сискин? Дороти Форд? Когда исчез Линч, она находилась там! И она перешла на должность, на которой можно было лучше за мной наблюдать, как только ситуация стала критической! Чак Уитни? Почему нет? Разве он не был единственным человеком, находившимся рядом со мной в тот момент, когда в модулятор подложили термитный заряд? Или Маркус Хит, которому предстоит вытеснить меня из «РЕИН»? Или даже Уэйн Хартсон? Они оба появились как раз в удобное время, в тот период, когда в Верхней Реальности сочли необходимым держать меня под особым надзором. Джинкс? Конечно нет. Было ясно, что ее подвергли той же рутинной проработке, которой Они теперь подвергали меня. Но как насчет Эвери Коллингсворта? Тут я с подозрением взглянул на него, и он, по-видимому, угадал мои мысли. — Да, Дуг, — сказал он. — Даже я. Вне всяких сомнений, ты должен иметь в виду и меня, если собрался провести по-настоящему серьезные поиски истины. Искренни ли его слова? Действительно ли он предвидит мои параноидальные реакции? Или просто хитрит ради неких не поддающихся пониманию целей? Уж не подталкивает ли он меня к каким-то определенным действиям? — Даже ты, — медленно повторил я. Он собрался уходить, но остановился у двери. — Разумеется, ты сам поймешь, что должен проводить поиски под личиной абсолютно нормального человека. Нельзя же приставать повсюду к людям и обвинять их в том, что они — контактные единицы. Потому что если ты прав, то пройдет совсем немного времени, прежде чем тебя уберут. Правильно? Я лишь стоял, уставясь в одну точку, когда Коллингсворт затворил за собой дверь. Но он прав. Я могу чувствовать себя в безопасности по крайней мере до следующего раза, когда Большой Оператор решит войти со мной в очередную сопереживательную связь, но только лишь если я не привлеку Его внимания еще раньше. Выйдя из парадного подъезда, я не заметил легкого вечернего холодка, пробираясь мимо поздней смены пикетчиков от сборщиков информации к стоянке. Внутри себя я ощущал некое состояние, которое было то ли умиротворенностью, то ли благоразумием. Все эти дома вокруг, звезды над головой. Один лишь щелчок выключателя уничтожит их, внезапно прекратив поток электричества. И я тоже исчезну вместе со всем остальным. Продолжая путь до машины, я с презрением думал о жалких человеческих ценностях, о хитросплетениях отношений, об амбициях, о надеждах, о планах на будущее. О Сискине, который мечтает прибрать к рукам весь мир, понятия не имея, что мир этот так же невесом, как воздух вокруг. Об Ассоциации сборщиков информации, которые стремятся разрушить симулятор Сискина, даже не подозревая, что сами являются людьми не в большей степени, чем реактивные единицы в этой самой машине. Но больше всего я думал о Большом Симулектронщике, об этом находящемся вне нашего опыта Всемогущем Существе, которое высокомерно и спокойно восседает в своем колоссальном отделе обработки данных своего Суперсимулятора, распределяя и интегрируя стимулы и задавая тон поведению своих виртуальных существ. Deus ex machina.[5 - Бог из машины (лат.).] Все вокруг — подделка. На фоне иллюзии жизнь выглядела абсолютно безнадежной и не имеющей значения. — Дуг! Я осторожно отступил в сторону, присматриваясь к аэромобилю, из которого послышался голос. — Дуг, это Джинкс. Тут я вспомнил, что она хотела непременно встретить меня здесь. Я неуверенными шагами подошел к машине. Джинкс протянула руку над сиденьем, открыла дверцу, и в салоне зажглось освещение. — Выглядишь прямо как оживший мертвец, — сказала девушка, смеясь. Эти слова напомнили мне, что я не спал почти двое суток. И я почувствовал одуряющую усталость, которая затмила даже ужасающие открытия этого невероятного дня. — Перетрудился, — бросил я, садясь в машину рядом с Джинкс. Я взглянул ей в лицо и мгновенно поразился произошедшей перемене. В течение последних нескольких дней я только воображал, будто Джинкс привлекательна. Теперь я видел, что это так и есть. Ибо все те дни на ее красиво очерченном лице проступала печать знания страшной истины. Теперь стало ясно, что девушку избавили от этого бремени. В отличие от прежнего озабоченного выражения теперь лицо Джинкс было веселым и обворожительным. — В таком случае, — сказала она с озорной улыбкой маленькой феи, и это напомнило мне о той, пятнадцатилетней, пышущей энергией Джинкс, — мы отменим план номер один и остановимся на альтернативном плане! Машина стремительно взмыла в воздух, и это движение едва не погрузило меня в сон, когда вокруг нас открылась панорама сияющего огнями города. — Мы хотели снова поехать в тот маленький ресторанчик, — объяснила девушка. — Но не сейчас. Тебе нужно провести этот вечер дома в тишине и покое. Я должен вести себя абсолютно естественно, как советовал Коллингсворт. Если так получится, что Они возьмут меня под надзор, мне нужно будет убедить Их, будто я по-прежнему не подозреваю, что являюсь частью иллюзии. Даже сейчас Оператор Верхнего, Реального Мира может всматриваться в меня глазами Джинкс и слушать меня ее ушами. — Хорошая идея, — согласился я, возможно со слишком преувеличенным энтузиазмом. — В домашнем уюте вечер будет полон приятных предвкушений. — Ах, мистер Холл! — жеманно произнесла она. — Это звучит как двусмысленный намек… Джинкс приготовила легкий незатейливый ужин, и мы поели в кухне в такой непринужденной атмосфере, будто живем друг с другом давным-давно. Только один раз за время ужина мои мысли увели меня далеко. Это произошло, когда я вновь и вновь принялся мысленно обмусоливать последнюю из оставшихся загадок: почему Они не переориентировали меня сразу в тот момент, когда увидели, что я могу овладеть секретом «базового открытия» Фуллера? Они скрупулезно изменили программу Джинкс, удалив из ее блоков памяти все данные, которые могли бы иметь хоть какое-то отношение к запретному знанию. Но Они не помешали ей входить в контакт с реактивной единицей, которая может снова привести ее к осознанию ужасной истины — то есть со мной. — Дуг, ты очень устал, да? Я выпрямился, словно очнувшись: — Пожалуй, да. Джинкс взяла меня за руку и отвела в кабинет к столь желанному для меня кожаному дивану. Я прилег, положив голову к ней на колени, и она принялась мягкими и деликатными движениями массировать мне виски. — Я могу спеть что-нибудь нежное, — предложила Джинкс шутя. — Да, — сказал я специально для того, кто мог в тот момент наблюдать за мной и подслушивать. — Всегда, когда ты говоришь, это звучит для меня как песня. Затем, невольно, я дал звонок, приглашающий к спуску занавеса на моем спектакле, глядя в ее бодрые, энергичные, веселые глаза. Я привлек к себе голову Джинкс и поцеловал девушку. Это продолжалось всего секунду, но казалось, будто прошла целая вечность, и я забыл про всякое виртуальное электронное надувательство, про Верхнюю Реальность, про Всемогущего Оператора, про мир, состоящий из ничего. Все-таки здесь было нечто осязаемое, как швартовная бочка в бушующем море. Постепенно меня сморил сон. Но все равно я уснул под завесой страха, что Оператор решит провести новую проверку моих представлений о мире, прежде чем я успею отыскать Его контактную единицу. Глава 11 На следующее утро на полпути в компанию «Реэкшенс» я задал на приборной панели аэромобиля новую программу места назначения. Летающая машина развернулась и направилась к высоченной громаде здания главного управления «Сискин истэблишмент», которое величаво возвышалось над слоем кудрявых облачков. Я испытывал некоторую гордость оттого, что еще не потерял рассудок, подобно Зау Но в его искусственном мире. Даже проснувшись в кабинете у Джинкс, я подумал — смогу ли я похоронить открытие Фуллера поглубже в моем разуме — настолько глубоко, что знание о нем нельзя будет распознать во время очередной сопереживательной связи? Но действительно ли я способен изображать из себя обычного человека, зная то, что знаю? Могу ли я спрятать голову в песок и просто позволить этим, так сказать, Высшим Силам спрограммировать в их симуляторе любую судьбу для меня? Конечно нет. Я должен отыскать контактную единицу в этом мире, если здесь таковая имеется. А начать вполне можно с Сискина. Машина застыла в воздухе, ожидая, пока с взлетно-посадочной площадки главного управления взлетят два других аэромобиля. Я рассеянно направил взгляд на восток, в сторону сельской местности, тающей в легкой дымке. И я вспомнил ту ночь, когда вместе с Джинкс я доехал до границы ужасающей бесконечной пустоты… и стал свидетелем создания половины Вселенной. Теперь я понимал, что передо мной стояла еще одна несовместимость, которая не поддавалась никаким объяснениям. Если только… Да, конечно! Правдоподобность симулектронного, то есть электронного виртуального мира зависит от принципа гештальта, то есть от присутствия достаточного количества элементов в отдельном паттерне для создания общего паттерна. Познаваемое целое представляет собой более крупную структуру, чем совокупность его воспринимаемых частей. Тот исчезнувший пейзаж являлся просто одной из «брешей» в реальности. Одной из брешей, с которыми реактивные единицы, как правило, сталкиваться не должны. Даже в симуляторе Фуллера существовала вероятность того, что какая-нибудь единица наткнется на незавершенный фрагмент «декораций». Однако подобное открытие запускало автоматический процесс перепрограммирования, благодаря которому не только немедленно «создавался» нужный элемент, но и электронная сущность лишалась всяких воспоминаний о столкновении с недостающей частью реквизита. Специально для меня дорогу и сельский пейзаж «доделали» прямо на месте. Но вот только почему меня не переориентировали, чтобы я поверил, будто бы вообще ничего необычного не происходит? Машина совершила посадку, и я прошел по мощеной и огороженной дорожке, ведущей прямо к офису Сискина. Там, в приемной, его секретарша окинула меня взглядом, исполненным чувством превосходства, каковое персонал головного офиса испытывал по отношению ко всем сотрудникам других предприятий, и сообщила о моем приходе. Сискин сам вышел в приемную, взял меня под локоть и увел в кабинет. Там он уселся на стол и стал болтать ногами, светясь от радости. — Я как раз собирался тебе позвонить, — сообщил он. — Когда будешь загружать в нашу машину персонаж с образом Сискина, тебе не обязательно его как-то особенно приукрашивать. Меня приняли в центральный комитет партии! Казалось, он был немного разочарован, увидев, что я не открыл рот, слыша о таком успехе. Но все равно это его не смутило. — И более того, Дуг, уже идут разговоры о том, чтобы нацелился на пост губернатора! — Более спокойным тоном он добавил: — Но конечно, такая должность меня не удовлетворит. Мне ведь, как ты знаешь, шестьдесят четыре. Я не могу жить вечно. Нужно действовать быстро. И тут, охваченный порывом решительности, я встал прямо перед ним: — Ладно, Сискин. Можете снимать маску. Я все знаю! Он вздрогнул и отпрянул под моим свирепым взглядом. Завертел головой, лихорадочно бросая взгляд на пульт внутренней связи, на потолок и снова на меня. — Ты знаешь? — Голос Сискина дрожал, как можно было ожидать от контактной единицы, когда я, наконец, встану ей поперек пути. — Вы не предполагали, что я это вычислю? — Как ты узнал? Тебе сказал Хит? Или Дороти? — Они оба тоже знают? — Да, они должны знать, так ведь? Мои пальцы беспокойно зашевелились. Мне нужно было удостовериться в том, что я не ошибся. Затем я должен был убить его, прежде чем он успеет сообщить Большому Симулектронщику Верхнего Мира, что я освободился от веревочек куклы-марионетки. — Вы хотите сказать, — спросил я, — что контактных единиц три? Сискин поднял вверх брови. — Что ты такое говоришь, черт возьми? Теперь я уже не был так уверен. — Может быть, вы мне скажете? — Дуг, я должен был это сделать… для моей защиты. Конечно, ты это понимаешь. Когда Дороти сообщила мне, что ты собираешься предать меня и партию, мне пришлось принять контрмеры. Вся напряженность момента тут же испарилась. Оказалось, что мы разговариваем о разных вещах. — Конечно, я пригласил Хита, — продолжал он, — на случай, если ты станешь слишком упрямым и тебя придется выбросить за борт. Ты не можешь винить меня в защите моих интересов! — Нет, — выдавил из себя я. — Я вовсе не лгал, когда говорил, что ты мне по душе. Очень жаль, что ты не можешь видеть вещи так, как вижу их я. Но еще не поздно. Как я говорил, я держу рядом Хита всего лишь на всякий случай, только бы заткнуть дыру. Я не хочу его использовать. Утратив к Сискину интерес, я направился к выходу, поняв, что распознавание контактной единицы может оказаться не таким легким делом, как я думал. — Куда ты собрался, сынок? — мягко спросил Сискин, направившись следом за мной. — Смотри не сделай какую-нибудь глупость. У меня в руках много нужных ниточек. Но мне совсем не по сердцу перспектива дергать за них, чтобы погубить тебя. Я развернулся и посмотрел ему в лицо. Теперь стало более чем очевидно, что Сискин не является контактной единицей. Если бы он ею оказался, то выдал бы себя еще в самом начале нашего двусмысленного разговора. Более того, контактная единица познала бы глубочайшую фрустрацию. Ее бы бесконечно ужасало осознание тщетности существования. Она бы ушла в себя, отказалась от любых жизненных притязаний. А Сискин? Ничего подобного. Он был слишком мотивирован материальным миром — богатством, властью, амбициями. — Я еще не поставил на тебе крест, Дуг. Ты можешь передумать. Только скажи одно слово — и я уберу Хита. Я даже отзову Дороти из твоего офиса. Все, что тебе нужно сделать, — это доказать, что ты поменял свое мнение по поводу моих начинаний. — Как? — спросил я. — Пройти вместе со мной полный тест на благонадежность с психодетектором. Скорее для того, чтобы уйти, чем для чего-то другого, я сказал: — Я об этом подумаю. На пути обратно в «Реэкшенс» я лишь мимоходом подумал о происшедшем в офисе Сискина. Было очевидно, что шеф всего лишь тянет время. Он дал мне обещание прощения и полного примирения только как средство, чтобы удержать меня от огласки его политических замыслов. Но если я представляю для него такую угрозу, не проще ли для него просто задействовать свое влияние на полицию, чтобы меня арестовали по обвинению в убийстве Фуллера? Конечно, тогда симулятор остался бы без многих технических усовершенствований, которые разработали мы с Фуллером. Но Сискин, безусловно, должен догадываться, что к данному моменту наша электронная система стала уже вполне пригодна для разработки надежной политической стратегии даже без дальнейшей доводки до кондиции. Когда машина начала снижение по вертикальному направляющему лучу рядом со зданием «РЕИН», меня охватило и встревожило новое подозрение. Действительно ли это Сискин манипулирует полицией, чтобы не позволить мне предать его? Или полиция, сама того не подозревая, на самом деле представляет собой спецслужбу Верхнего Мира, готовую арестовать меня по обвинению в убийстве Фуллера в тот момент, когда Большой Оператор обнаружит, что я разгадал истинную природу реальности? Я в отчаянии откинулся на спинку сиденья. Я пребывал в полном, безнадежном смятении, будучи зажат между двумя зловещими расчетливыми мирами. Мое замешательство оказалось настолько сильным, что я был не в состоянии понять — исходит ли от одного из этих миров какая-то конкретная угроза. И я постоянно должен был сохранять самообладание. Ведь самая пустяковая демонстрация того, что я знаю о существовании Верхнего, Реального Мира, могла привести к тому, что меня немедленно перепрограммируют и я полностью забуду все, что узнал. Придя в мой офис, я обнаружил там Маркуса Хита, который восседал за моим столом и внимательно изучал две стопы записей, которые он выгреб из ящиков. Я закрыл дверь за собой, и Хит посмотрел на меня сквозь очки. В его пристальном взгляде отсутствовал всякий намек на обеспокоенность. Было ясно, что он не считает, что его поймали с поличным на месте преступления. — Да? — нетерпеливо сказал он. — Что ты здесь делаешь? — Теперь это мой офис. Пришло распоряжение прямиком из главного управления. А ты пока что сможешь найти себе место для работы у мистера Уитни в отделе функционального генерирования. Я отнесся к такой прозаической перемене с полным безразличием и собрался уходить. Однако в дверях я задержался. Наступил хороший момент для того, чтобы выяснить, не являлся ли он контактной единицей. — Чего тебе еще? — с раздражением спросил Хит. Я повернулся к столу и начал тщательно изучать его застывшее лицо, стараясь определить — не подошел ли момент, когда мне, наконец, удастся получить доказательство того, что я не существую? Тут я взбунтовался против абсолютной нелепости этой мысли. Я не могу не существовать! Картезианская философия обеспечивала меня достаточным количеством доказательств, чтобы убрать мои сомнения. Cogito ergo sum: я мыслю, следовательно — я существую. — Не тяни резину, — сердито сказал Хит. — Я должен за неделю подготовить этот симулятор к публичной демонстрации. Отбросив нерешительность в сторону, я расправил плечи: — Можешь прекратить притворяться. Я знаю, что ты — агент того, другого симулятора. Хит лишь сидел неподвижно. Но внутри у него произошел взрыв. Я смог определить это по его глазам, которые внезапно вспыхнули яростью. И тут я понял, что как раз в этот самый момент он мог находиться в сопереживательной связи со своим Оператором Верхней Реальности! Но Хит спокойным голосом спросил: — Что ты сказал? Теперь он хотел, чтобы я повторил мои слова специально для этого Оператора! Мое промедление уже обернулось бедой! Я бросился к нему через стол, отчаянно стараясь дотянуться и схватить. Однако Хит отпрянул назад, оказавшись вне досягаемости, и в его руке появился лазерный пистолет, вынутый из выдвижного ящика. Широкий луч малинового цвета прошелся по моим рукам, груди, животу, и я свалился поперек стола, мгновенно лишенный контроля над всеми мышцами от поясницы до шеи. Для Хита не составило труда поднять меня и поставить на ноги. Сделав это, он повел меня спиной вперед к креслу и впихнул меня в него. Затем он парализовал лазерным лучом мои ноги. Я сидел в кресле, слегка завалившись боком, и мог пошевелить только головой. Я лихорадочно попытался подвигать рукой, чтобы определить, насколько сильно меня расслабило. Я смог лишь подергать указательным пальцем. Это значило, что я должен был оставаться неподвижным несколько часов. Хиту же требовалось всего лишь несколько минут. Я мог только сидеть и ждать, пока меня перепрограммируют. — Когда это произойдет? — спросил я в отчаянии. Он ничего не ответил. Через секунду он запер обе двери на замки, после чего оперся задом о край стола. — Как ты узнал, Холл? За предыдущие сутки я не уделил ни одной минуты на то, чтобы как следует обдумать мою реакцию на тот случай, если окажусь в подобной ловушке в последнем противостоянии с врагом. И вот я попался, и вовсе не чувствовал ужаса, который, как мне прежде казалось, должен был бы испытывать. — От Фуллера, — сказал я. — Но как ему-то удалось узнать? — Он сам все выяснил. Тебе должно быть это известно. — Почему мне должно быть известно? — Значит, кроме тебя, есть еще агенты? — Если они есть, то это держали от меня в тайне. Хит взглянул на пульт внутренней связи, потом снова на меня. Было видно: его что-то тревожило. Но мне не приходило в голову — что это могло быть. Затем он улыбнулся, вернулся ко мне, сгреб рукой мои волосы на голове, с силой отклонил ее назад и слегка прошелся лазерным лучом по горлу. Я снова ничего не мог понять. Если меня должны были вывести из программы в любой момент, то для чего Хиту было парализовать мои голосовые связки? Он причесался и оправил костюм. Сев обратно в свое кресло, он вкрадчиво заговорил в микрофон: — Мисс Форд, будьте любезны, свяжите меня с мистером Сискином. И подключите линию к аппарату засекречивания. Мне не был виден экран видеофона. Но голос Сискина я сразу узнал. Он спросил: — Какие-то проблемы, Маркус? — Нет. Все под контролем. Хорас, вы предоставили мне здесь чертовски хорошее место, и дела пойдут выгодно для нас обоих, потому что мы полностью разделяем взгляды друг друга. По всем вопросам. — Хит замялся. — Да? — Это важно, Хорас… тот факт, что мы полностью понимаем друг друга. По поводу партии и всего остального. Я подчеркиваю этот пункт, потому что завтра я хотел бы предстать вместе с вами перед психодетектором. Я смутился еще больше. Меня не только не начали перепрограммировать, но и этот разговор велся на совершенно другую тему. — Так, погоди, — возразил Сискин. — Я не вижу причин, по которым должен подтверждать все, что тебе говорил. — Вам это не нужно. — Выражение лица Хита исполнилось суровости и подобострастия. — Это я обязан убедить вас, что отныне и навсегда буду верным членом вашей организации. И не только потому, что рад поучаствовать в хорошем деле, когда мне предлагают. Главная причина — это то, что вы и я — свои люди… мы на одной стороне! — Я не очень-то понимаю тебя, Маркус. Что ты задумал? — Просто дело вот в чем: я пришел в вашу компанию в качестве агента второго симуляторного проекта. — Барнфельдовского? Хит кивнул: — Они платят мне. Предполагалось, что я похищаю все секреты «Реэкшенс», так что в «Барнфельде» смогли бы усовершенствовать их симулятор так, чтобы он мог конкурировать с вашим. Даже несмотря на тиски лазерного паралича, я наконец все понял. Я снова совершил опрометчивый шаг и столкнулся с недоразумением. Хит на самом деле агент, действительно, но всего лишь агент от симулятора-конкурента в этом мире. — И ты что-нибудь своровал? — спросил Сискин, заинтересовавшись. — Нет, Хорас. И у меня никогда не было таких намерений. Особенно после второго разговора с вами о том, чтобы перейти к вам. Психодетектор это подтвердит. Сискин молчал. — Вы понимаете меня, Хорас? Я хочу быть верным вам. Почти с самого начала я хотел служить вам, делать все, что в моих силах. Просто мне оставалось принять решение — когда объясниться начистоту и попросить вас о психоэлектронном тесте. — И что заставило тебя решиться? — Когда несколько минут назад ко мне ворвался Холл, сказал, что он знает о моих связях с компанией «Барнфельд», и пригрозил меня выдать. Когда Сискин ответил, в его голосе слышалось удовольствие от поворота событий: — И ты готов засвидетельствовать все это перед психодетектором? — В любое время. Прямо сейчас, если вам угодно. — Это может подождать и до завтра. — Сискин довольно захихикал. — Люди из «Барнфельда» посылают ко мне агента! Вы можете себе представить, а? Очень хорошо, Маркус. Будешь работать дальше… конечно, если результат теста окажется удовлетворительным. При этом ты начнешь снабжать «Барнфельд» любой секретной информацией, которая им нужна. Только мы предусмотрим, чтобы это оказались фальшивые данные такого рода, из-за которых они полностью вылетят в трубу. Хит прекратил связь и подошел ко мне. — Ну а теперь, Холл, ты обезоружен, не так ли? Даже еще хуже: после этого лазерного угощения ты почувствуешь себя как в аду. — Он сделал паузу, чтобы насладиться триумфом. — Я распоряжусь, чтобы Гадсен отвез тебя домой. Ни Сискин, ни Хит не были контактными единицами. Кого же мне испытать после них? По правде говоря, я этого не знал. Этой единицей мог оказаться кто угодно, даже самый незначительный клерк. И я чувствовал свою беспомощность, потому что был убежден: задолго до того, как мои поиски увенчаются успехом, я внезапно почувствую одуряющий эффект начала очередной, неизбежной сопереживательной связи. И тогда Большой Оператор обнаружит, что я знаю все о его Верхней Реальности. Глава 12 В течение всей ночи потоки жидкого огня протекали по моим венам. Таков был жестокий остаточный эффект лазерного паралича. Я мог бы спрятать боль под яростным взрывом жажды отмщения проклятому Хиту, но я уже давно утратил иллюзию, будто такие жалкие и банальные делишки могут представлять какую-то важность. Рано утром в мою квартиру прошел охранник, посланный Гадсеном. Он помог мне вылезти из постели и проводил меня в кухню. Там он с помощью автосервера соорудил легкий завтрак. Более солидный прием пищи мой желудок не выдержал бы. После ухода охранника я откусил уголок тоста и немножко попил кофе. Затем, сидя за столом, я принялся размышлять — смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к жизни с тем знанием, к которому меня приобщил Фуллер. Я ничто — всего лишь совокупность электронных потоков. И тем не менее, я должен существовать. Простая логика требовала прийти к этому выводу. Я мыслю, следовательно, я существую. Но ведь я не первый человек на свете, которого взволновала возможность того, что все существующее не реально. Достаточно вспомнить солипсистов, последователей берклианства, трансцеденталистов. На протяжении столетий объективную реальность стремились предельно тщательно исследовать. Субъективисты, как и представители других школ, упорно пытались понять истинную природу бытия. И даже чистая наука обратилась к феноменализму с его принципом неопределенности, с его концепцией, согласно которой наблюдаемое неотделимо от наблюдателя. В самом деле, онтология всегда исправно отдавала дань концептуализму. Платон считал, что окружающая нас реальность существует лишь в виде чистых идей. Аристотелю материя представлялась пассивной и бесформенной; на нее воздействует мысль, которая и порождает реальность. По существу, последняя дефиниция казалась мне не такой уж далекой от концепции субъективной компетенции реактивных единиц, которая испытывает влияние и сама влияет на свою виртуальную электронную среду. Моему новому фундаментальному подходу к пониманию реальности требовалось лишь одно, по крайне важное положение: Судный день, когда он придет, не будет представлять собой физическое явление; просто произойдет полное отключение электрических схем. И из всех метафизических концепций, которые возникли в моей голове во время продолжительного философствования, только моя собственная требовала окончательного подтверждения. Ее можно было совершенно убедительно доказать, всего лишь отыскав телеологического агента — секретную контактную единицу. К полудню горячий душ и массаж воздушной струей освободили меня от последних неприятных ощущений, и я вернулся в «Реэкшенс». В центральном коридоре появился Чак Уитни, вышедший из двери отдела функционального генерирования, и схватил меня за руку. — Дуг! Что происходит? — спросил он. — Почему это Хит устроился в твоем офисе? — Можно сказать, я скрестил шпаги с Сискином. — Ну ладно, если не хочешь это обсуждать… — Чак направился к себе в отдел и поманил меня пальцем, чтобы я входил следом. — Я должен показать, где тебе отныне вешать шляпу. Он провел меня мимо громадины главного интегратора данных и дальше, вдоль ряда приземистых распределителей вводимой информации. Каждый из этих широких шкафов был похож на грозного часового с сотнями мигающих глаз и крутящихся дисков. Мы добрались до противоположного конца помещения, и Чак указал на маленькую каморку с прозрачными стенами: — Устраивайся как дома. Мы вошли внутрь, и я за несколько секунд произвел осмотр очень скромного рабочего места, выделенного для меня. Пол с дубовыми половицами без всякой лакировки. Стол с вокаскрайбером — реагирующим на голос устройством для обработки корреспонденции. Два простых стула. Одно бюро. Чак притащил дополнительный стул. — Утром Сискин здесь побывал. Привел с собой двух новых помощников для Хита. Как я понял, он твердо решил как можно скорее провести публичную демонстрацию симулятора. — Видать, хочет подкрепить свою популярность в народе с помощью этого шоу… Уитни сказал: — Твои дни в компании сочтены, Дуг. Почему? Я тяжело уселся на один из стульев: — У Сискина есть определенные идеи о том, как использовать симулятор. Я с ним не согласен. — Если я могу что-нибудь сделать для тебя, ты только скажи. Уитни — контактная единица? Тот, кого я знал годами? Мой лучший друг? А что, почему нет? В нашем собственном симуляторе у Фила Эштона тоже были знакомые. Никто из них не подозревал о его подлинной роли. — Чак, — меланхолично спросил я, — как бы ты определил разницу между процессом восприятия, который происходит, когда, скажем, мы видим стул, и аналогичным процессом, который имеет место, когда реактивная единица в симуляторе видит виртуальный эквивалент стула? — Это что, головоломка такая? — Он засмеялся. — Серьезно, какая тут разница? — Ну, в нашем случае двухмерное изображение стула проецируется на сетчатку глаза, считывается нервами и преобразуется в серию сенсорных импульсов, которые посылаются прямо в мозг. Закодированная информация. Линейная передача. — А у реактивной единицы? — Виртуальный стул фактически представляет собой паттерн запасенных импульсов. Когда единица в симуляторе входит в «визуальный» контакт со стулом, на одну из его цепей восприятия влияют эти импульсы. Эта цепь в свою очередь переносит их в запоминающие цилиндры единицы. — Насколько эффективно работает система восприятия единицы? — Очень хорошо по сравнению с нашей. Каждый из цилиндров единицы сохраняет более семи миллионов бит и совершает вращение в течение одной двухтысячной секунды. В результате период распознавания объекта и реакции на него примерно равен нашему. Я отклонился на спинку стула и принялся внимательно присматриваться к лицу Чака, прикидывая: не заподозрил ли он, что я подвожу его к запретной черте? — А что происходит, когда единица «слетает с нарезки»? — В смысле — начинает неадекватно себя вести? — Он пожал плечами. — Фазы распределителя не совпадают. Цепи восприятия единицы получают конфликтующие импульсы. И тогда в его мышлении появляется что-то, чего быть не должно, или исчезает. При неполноценной модуляции он начинает замечать своего рода трещины в своей симулируемой среде. Тут я вдруг осмелел и сделал предположение: — Вроде как едет он себе по дороге и вдруг видит, что впереди куда-то делась половина пейзажа вместе с половиной Галактики? — Точно. Что-то вроде того. Он сказал это даже не моргнув глазом. Я счел, что он выдержал испытание. А с другой стороны, разве контактная единица, руководимая Оператором Верхней Реальности, не должна вести себя собранно? Затем, вглядываясь через стеклянную стену моего кабинета в помещение отдела функционального генерирования, я весь напрягся от осознания, что в данный момент как раз наблюдаю одну из «трещин в симулируемой среде». Заметив выражение моего лица, Уитни вопросительно посмотрел в ту же сторону, что я: — Чего там? Я тут же понял: появилась возможность для второго испытания, чтобы еще лучше удостовериться, что Уитни не контактная единица. Я засмеялся: — Я только сейчас заметил кое-что странное с нашим главным интегратором данных. Уитни присмотрелся к аппарату: — Я ничего не вижу. — Корпус интегратора — целая металлическая конструкция. Кажется, я могу припомнить его размеры. По горизонтали пять с половиной на двенадцать. Высота чуть больше десяти футов. Ты помнишь, когда мы его монтировали? — Думаю, да. Я тогда руководил бригадой. — Но, Чак, здесь нет ни двери, ни окна, через которые могла бы пролезть такая широкая махина! Его смущение продолжалось всего секунду. Потом он рассмеялся и заметил: — Кроме двери сзади, которая выходит на стоянку. Сохраняя невозмутимость на лице, я обернулся и посмотрел. Там действительно оказалась дверь, и притом достаточно широкая, чтобы в нее вошел интегратор. Но еще секунду назад ее там не было! Реакция замешательства Чака запустила автоматическую регуляцию среды. То, что только я один мог вспомнить время, когда дверь не существовала, свидетельствовало: по какой-то причине я все еще избавлен от переориентации. Пропищал сигнал внутренней связи. Я нажал кнопку, и на экране появилось лицо Дороти Форд. Она с беспокойством взглянула на Чака. — У меня дела, — с пониманием бросил тот и ушел. Я заметил, что Дороти ведет отчаянную борьбу с волнением. Ее глаза были влажными, а пальцы — нервно сплетены. — Если я извинюсь, то тебе станет легче? — спросила она. — Ты сказала Сискину, что я собираюсь пойти ему поперек пути? Она кивнула, покраснев от стыда: — Да, Дуг, я должна была это сделать. И по искренности, прозвучавшей в ее словах, я понял, что предавать меня ей хотелось меньше всего на свете. Дороти серьезно продолжила: — Ведь я тебя предупреждала. Я ясно дала понять, что действую в интересах Сискина. — Ты заслуживаешь оценки «отлично». — Да, наверное. Но я не горжусь тем, что сделала. Она призналась в том, что выдала меня Сискину. Может быть, позже она выдаст меня более могущественным силам? Я засмеялся: — Но мы не собираемся ставить на этом точку, так ведь? Дороти нахмурилась, не понимая, что я имел в виду. — Ты когда-то говорила, — продолжил я, — что мы оба должны выполнять нашу работу, но нет причин, почему бы нам в то же время не повеселиться. Она лишь склонила голову, видимо испытав внезапное разочарование. — О, я понимаю. — Я изобразил горькое сожаление. — Положение дел изменилось. Теперь, когда ты добилась нужной цели, со мной больше незачем играть. — Нет. Дело не в этом, Дуг. — Но ты справилась со своими обязанностями блестяще. Ты была на высоте, и теперь следить за мной больше не нужно. — Да, не нужно. Сискин вполне доволен. Изобразив нетерпение, я начал отключать связь. Дороти взволнованно наклонилась вперед: — Нет, подожди! Кто она? Всего лишь девушка, разочаровавшаяся, потому что ее будто бы скромный приятель, с которым она заигрывала, выполняя свои обязанности, вдруг решил ответно с ней поиграть? Или контактная единица, испугавшаяся, что может потерять непосредственную связь с субъектом, находящимся под надзором? — Хорошо, — сказала она без особой радости. — Мы можем весело провести время. — Когда? Она замялась: — Когда скажешь. В тот момент поисков контактной единицы я не мог представить себе более вероятного подозреваемого. Я решил, что ее проверю как следует. — Сегодня вечером, — предложил я. — У тебя дома. Жилище Дороти Форд представляло собой один из тех богатых апартаментов, которые традиционно ассоциируются с атрибутами привольной и расточительной жизни состоятельных бизнесменов. Интимную обстановку подчеркивали анимированные трехмерные стенные росписи, у каждой из которых имелся свой собственный музыкальный фон. Сатир играл на флейте и топал раздвоенными копытами, а вокруг него изгибались в чувственном танце легкомысленные девы. Афродита обнимала Адониса между двумя увешанными розами мраморными колоннами, за которыми вдали блестело Эгейское море. Клеопатра с черными волосами, блестевшими от мягкого света луны, отраженной в Ниле, облокотившись о поручни своей галеры, поднимала инкрустированный самоцветами кубок за здоровье Марка Антония. Больше всего выделялся огромный трехмерный портрет Хораса Сискина. Закинув голову, я принялся рассматривать картину, обнаружив теперь такую грань личности этого человека, о которой прежде не подозревал. Его глаза, словно просверливавшие насквозь изображение Афродиты и Адониса, горели страстной похотью. Все оттенки выражения его лица неизбежно наводили на мысль, что этот человек болен сатириазом. Необычайное очарование обстановки было разрушено в тот момент, когда Дороти нажала кнопку автотендера. Получив стакан с выпивкой, она проглотила половину, после чего с отсутствующим взглядом уставилась на стакан, словно стараясь вспомнить что-то давно позабытое. Она была одета в нежно-голубую пижаму с горностаевой каймой. Ее волосы, зачесанные на макушку и искрящиеся после нанесения специального спрея, напоминали воздушную корону из звездной пыли, которая каким-то образом придавала нежность и невинность точеному лицу Дороти. Но в чертах этого лица угадывалась холодная решимость. Она пошла на сделку. И теперь намеревалась выполнить свою часть контракта. Приблизившись ко мне прогуливающейся походкой, она показала пальцем на портрет Сискина: — Я могу его убрать, шторами завесить. Я часто так делаю. — Отрезать его от всего, что ему принадлежит? Дороти поморщилась: — Ему это больше не интересно. Когда-то все это что-то для него значило. Но ведь жизненная энергия — явление преходящее. — Ты как будто сожалеешь. — Да что ты, вовсе нет. Она пошла к бару, чтобы заказать себе новую порцию, оставив меня стоять в растерянности. Стала бы контактная единица усложнять себе жизнь? Дороти осушила стакан только что полученного коктейля, подождала, пока приготовится новая порция, после чего вернулась ко мне. Алкоголь начал действовать на нее. Ее настроение, казалось, несколько поднялось, хотя на лице и пребывал некий остаток мрачности. — Выпьем за Великого Коротышку. — Она приподняла стакан, немного отпила из него, а затем отошла на шаг назад и швырнула его в портрет. Стакан разлетелся вдребезги, ударившись о щеку Сискина и оставив продолговатый прорез в холсте, который словно продолжал линию рта денежного магната. Казалось, что жидкое содержимое стакана вытекает из этой щели. — Дуг, я не хотела этого делать. — Она невесело засмеялась. — Ты сочтешь меня бякой. — Зачем ты позволила мне к тебе прийти? Дороти пожала плечами и солгала: — Чтобы ты насладился этой атмосферой. Нигде в городе нет более подходящего интерьера. Здесь все сделано по вкусу Сискина, а вкус у него непревзойденный. Когда она вновь направилась к бару, я схватил ее за локоть. Дороти развернулась, слегка покачнулась и пристально уставилась мне в глаза. — Один раз я сделала тебе предупреждение, хотя не должна была его делать, — сказала она. — Вот тебе еще одно. Тебе не хочется иметь что-то со мной. Я привела тебя сюда, чтобы ты понял это сам. Несмотря на то что для прихода к ней у меня имелась исключительно важная причина, я вдруг осознал, что как-то незаметно меня захватила загадка Дороти Форд. И с чувством жалости я подумал: кто или что ответственно за формирование ее характера? — Когда Сискин был здесь в последний раз? — спросил я. — Два года назад. — И тебя это огорчает? Ее глаза сверкнули от возмущения, и звонкая пощечина отбросила мою голову в сторону. Дороти бросилась к дивану и утопила лицо в пышной подушке. Я подошел к девушке: — Прости меня, Дороти. — Ничего. Я пошла на это добровольно. — Нет, это не так. Это очевидно. Что произошло? Она подняла глаза и посмотрела на изображение Антония и Клеопатры: — Мне часто кажется, будто у меня ничуть не больше выбора, чем у какого-нибудь персонажа в твоей машине. Иногда я ощущаю себя одним из них. Мне даже снятся ужасные сны, как Сискин сидит перед «Симулякром-3» и управляет мной, будто марионеткой. Я понял, что Дороти Форд никак не может быть контактной единицей. Последнее, что стал бы делать такой агент, — это намекать, даже отдаленно, на реальное положение вещей. Вместо этого она словно колотила меня обухом по голове. — Нет, — продолжила она с отсутствующим взглядом. — Я не нимфоманка. У меня из мужчин был только Сискин. Видишь ли, мой отец — член совета директоров его корпорации. И папа будет оставаться финансовым гением, кем он себя воображает, только до тех пор, пока я прыгаю через обруч Сискина. — Ты хочешь сказать — твой отец обязан своим успехом только тому, что ты?.. Она кивнула с несчастным видом: — Единственная причина. Когда Сискин принял его на работу пять лет назад, папа поправлялся после сердечного приступа. Если бы он узнал правду, он не пережил бы этого. Прозвенел дверной звонок, и Дороти вздрогнула от его звука. Я подошел к двери и включил односторонний видеоэкран. Человек, стоявший в коридоре, уже держал наготове блокнот. Он представился: — Джеймс Росс, официальный сборщик информации номер 2317-В3. Я к мисс Дороти Форд. Было удивительное совпадение в том, что, как раз когда я пытался установить — является ли Дороти контактной единицей, пришел сборщик информации. — Мисс Форд больна, — сказал я. — Она не может никого принять. — Простите, сэр. Но я вынужден настоять на моих официальных полномочиях. Тут я вспомнил об одной вещи, которую заметил, входя в квартиру: — Мистер Росс, если вы поднимете глаза, то как раз над объективом увидите сертификат, где говорится, что у мисс Форд специальное освобождение от опросов на вечер. Чуть заметно стрельнув глазами вверх, человек разочарованно поморщился: — Извините, сэр. Я не заметил. Отключив экран, я довольно долго простоял перед дверью, так и держа руку на выключателе. Он на самом деле ошибся? Или Ассоциация сборщиков информации осуществляет относительно меня какие-то планы Верхней Реальности? Я направился к бару. Сквозь замешательство начали пробиваться ростки логического понимания. Помимо того что опрашивателей запрограммировал оператор Верхнего Мира, у Ассоциации сборщиков информации есть превосходные возможности для тщательного наблюдения не только за мной, но и за всеми остальными. Ведь обращался же ко мне какой-то безымянный опрашиватель с предупреждением: «Ради всего святого, Холл… забудьте про всю эту чертовщину». Я набрал ряд цифр, стакан с напитком появился в окошке, но я не притронулся к нему, размышляя — не могли ли сами опрашиватели выполнять какую-то специфическую, не известную никому функцию в этом искусственном мире? Ответ пришел подобно взрыву: конечно! И почему я не подумал об этом раньше? Электронное виртуальное мироздание не может существовать просто так. У него должна быть какая-нибудь основная функция. Виртуальное сообщество, которое создали я и Фуллер, первоначально должно было предсказывать реакции отдельных людей для того, чтобы улучшать продвижение на рынке коммерческой продукции. Аналогичным образом, но в более широкой плоскости, весь наш мир, электронное мироздание, в котором я существую в виде индивидуальной реактивной единицы, представляет собой не что иное, как устройство «вопрос-ответ» для того, чтобы учить уму-разуму продюсеров, производителей, маркетологов и продавцов той — Верхней Реальности! Сборщики информации — основа системы, в то время как Большой Оператор задает свои вопросы и вводит свои стимулы! Этот метод аналогичен менее изощренной системе Фуллера, который решил использовать рекламные щиты и телевизионную рекламу для стимулирования реакций у персонажей нашего симулятора! И разве не логично, что этот Большой Оператор должен иметь осведомленного агента, связанного непосредственно с Ассоциацией — самым важным институтом всего симулектронного мира? На следующий день, рано утром, я приземлился на общую стоянку в двух кварталах от здания Ассоциации сборщиков информации. Проехав остальную часть пути по движущейся ленте, я закрепил на рукаве некий предмет, который должен был предоставить мне гарантированный проход в штаб-квартиру Ассоциации. А именно — нарукавную повязку, которую я сорвал с опрашивателя, пытавшегося сделать мне предупреждение. Однако при входе не стояло никаких охранников, чтобы проверять личности сборщиков информации, проходивших непрерывным потоком для получения предписаний. Но, еще не успев заподозрить неладное, я напомнил себе: Ассоциация не является секретной организацией, да и само ее руководство открыто заявляло, что скрывать им нечего. В центральном холле я остановился перед щитом с перечнем кабинетов и в одном из столбцов прочел: «Офис президента-3407». У меня созрел простой план. Я всего лишь собирался просить секретарей каждого должностного лица с верхнего этажа до нижнего делать объявления о том, что новый сборщик информации от корпорации «Верхняя Реальность» намерен зарегистрироваться в Ассоциации. Если здесь находится контактная единица, то одно лишь упоминание названия фирмы, которую я якобы представляю, должно эту единицу высветить. На тридцать четвертом этаже я вышел из лифта и тут же спрятался за пышным растением, цветущим в кадке. Из президентского офиса выходили двое мужчин. Но несмотря на то что я попытался скрыться, я понял, что один из них заметил меня и узнал. И это был не кто иной, как контактная единица! Да, так и есть. Ибо это был Эвери Коллингсворт. Глава 13 Коллингсворт подошел к растению в кадке, и наши глаза встретились; его глаза смотрели спокойно и без всякого выражения, мои же лихорадочно выискивали пути к бегству. Но бежать было некуда. Второй человек немедленно метнулся в офис президента. — Я знал, что ты придешь, — спокойно сказал Коллингсворт. Инстинкт кричал мне, чтобы я убил его, убил как можно скорее, пока он не успел дать сигнал Большому Оператору. Но я лишь отступил на шаг назад и прижался к стене. — Я знал: со временем ты заподозришь, что Ассоциация сборщиков информации служит Большому Оператору в этом мире, — снова заговорил консультант по психологии. — Когда бы ты до этого ни додумался, ты должен был явиться сюда в поисках своей контактной единицы. Правильно, Дуг? Я кивнул, не ответив ни слова. Эвери едва заметно улыбнулся. Эта улыбка вместе с немного взъерошенными седыми волосами и смиренным выражением лица придавали ему какой-то неземной, ангельский вид. — Стало быть, ты пришел сюда и нашел меня, — продолжил он. — Я боялся, что так и случится. Но не думаю, что теперь это имеет какое-то значение. Потому что, как видишь, уже слишком поздно. — Разве ты не собираешься донести на меня? — спросил я, питая лишь крошечную надежду. — Доносить на тебя? — Он засмеялся. — Дуг, твой разум не выберется из этой колеи, так ведь? Ты еще не видишь, что… Человек, который был вместе с Эвери, во второй раз вышел из президентского офиса. На этот раз рядом с ним шагали четверо крепкого вида сборщиков информации. Но Коллингсворт преградил им путь. — В этом нет необходимости, — сказал он. — Но вы говорили, что он работал в «Реэкшенс»! — Возможно, он там и сейчас работает. Но скоро он там перестанет работать, совсем скоро. Сискин выпрет его вон. Спутник Коллингсворта внимательно посмотрел на меня: — Это Холл? Эвери кивнул: — Дуглас Холл, бывший технический директор корпорации «РЕИН». Дуг, это Вернон Карр. Как тебе известно, Карр — президент Ассоциации сборщиков информации. Президент протянул мне руку. Но я отступил назад. Я лишь смутно воспринимал их разговор. Вместо этого я приготовился к последнему мгновению, после которого меня выведут из программы. Неужели это произойдет без предупреждения? Или сначала Оператор свяжется со мной, чтобы убедиться в моей неисправимости? — Вам придется простить Холла; он не в себе, — заговорил Эвери извиняющимся, но каким-то не совсем искренним тоном. — У него серьезная личная проблема. Да еще и Сискин усугубляет положение. — Так что мы будем с ним делать? — спросил Карр. Коллингсворт взял меня за руку и повел через зал по направлению к какой-то закрытой двери. — Прежде чем мы это решим, я бы хотел поговорить с ним наедине. Он открыл дверь и завел в помещение, которое, скорее всего, было конференц-залом с длинным столом из красного дерева и двумя рядами кресел с обеих сторон. Тогда я все понял. Он должен был увести меня в отдельное помещение, чтобы не нашлось свидетелей моего депрограммирования! Я резко развернулся и дернул дверь, но та была заперта на замок. — Успокойся, — мягко проговорил Коллингсворт. — Я не контактная единица. Я повернулся к нему и с недоверием посмотрел ему в лицо: — Нет? — Если бы я был контактной единицей, то давно бы уже решил удалить тебя за одно то, что ты так упрямо стоишь на своем. — Так что же ты тогда здесь делаешь? — Забудь о своем проклятом помешательстве. Посмотри на ситуацию рационально. Разве непонятно, что я могу быть настроен целиком против Хораса Сискина и его гнилого проекта? Короче говоря, я — агент, это именно так. Но не тот агент, которого ты себе вообразил. Я заключил союз с Ассоциацией, поскольку понимаю, что это единственная организация, которая достаточно сильна, чтобы противостоять симулятору Сискина. Испытав облегчение и в то же время будучи совершенно ошеломлен, я кое-как добрался до кресла и сел. Коллингсворт подошел и встал рядом: — Я давно работаю со сборщиками информации, сообщая им о каждом шаге Сискина. Вот почему Ассоциация была готова к своей игре в пикет уже через несколько часов после того, как Сискин впервые рассказал о «Симулякре-3» на вечеринке. Я посмотрел ему в глаза: — Это ты подложил термитный заряд? — Да. Но поверь мне, сынок, я не знал, что авария произойдет как раз тогда, когда ты соберешься подсматривать за жизнью единиц. Не веря своим ушам, я повторил: — Так, значит, ты шпионил против Сискина? Кивнув, Эвери сказал: — Это ужасный человек, Дуг. Я понял, какая у него главная цель, когда увидел его с Хартсоном. Но я начал сотрудничать с Верноном Карром еще задолго до того. У меня хватает ума, чтобы осознавать: никак нельзя одним щелчком выключателя симулятора оставлять без работы миллионы людей по всей стране. Убедившись наконец, что, как бы то ни было, Коллингсворт не контактная единица, я потерял интерес к его жалким заботам. Но он принял мое молчание за скептицизм. — Мы можем дать ему отпор, можем, сынок! На нашей стороне такие союзники, о которых мы даже не знаем! Например: Сискин и партия велят своим холуям соорудить законодательный акт, запрещающий всеобщие опросы общественного мнения. И что происходит? Законопроект, который должен стать законом, на этой сессии проваливается! Я рывком поднялся со стула: — Эвери! Разве ты не понимаешь, что это значит на самом деле? Разве не видишь, кто твои союзники в конгрессе? Он посмотрел на меня, ничего не понимая. — Большой Оператор там, наверху! — Я показал пальцем на потолок. — Я давно должен был это понять. Разве ты не понимаешь? В Верхней Реальности не просто стараются переориентировать и вывести из программы всякого, кто узнает, где находится. Это только одна из их задач. Их главная задача — это сам симулятор Сискина! Они хотят, чтобы его не стало! — О, бог с тобой, сынок! — Коллингсворт нахмурился. — Ну-ка, сядь, да… — Нет! Подожди! Вот в чем дело, Эвери! Ты подложил заряд не в интересах Ассоциации. Ты сделал это потому, что тебя таким образом запрограммировал Большой Оператор! Он раздраженно спросил: — Тогда почему же меня не программировали, чтобы я делал это снова и снова, до победного конца? — Просто все, что делается здесь внизу, должно регулироваться на разумной основе причины и следствия. После того как Сискин усилил охрану «РЕИН» в два раза, стало маловероятно, что попытка саботажа будет удачной! — Дуг, — устало перебил он, — послушай… — Нет, это ты послушай! В Верхней Реальности не хотят, чтобы мы пустили симулятор в дело. Почему? А потому, что тогда погибнет Ассоциация и все ее сборщики информации. А они не могут этого допустить, потому что опрашиватели — основа их системы для введения в этот мир стимулов возникновения реакции! — В самом деле, Дуг, я… Я принялся расхаживать перед ним взад и вперед. — Итак, они твердо решают уничтожить симулятор Фуллера. Программируют тебя, вооружают. У тебя ничего не получается. Программируют всех членов Ассоциации сборщиков информации. Пикеты, беспорядки, насилие сделают дело, как они там, наверху, полагают. Но тогда Сискин идет в наступление против того, что он считает стратегией Ассоциации, настраивая широкие массы против пикетчиков. И вот сейчас наступило тупиковое положение. Поэтому в последние дни меня никто не трогал. У Большого Оператора просто не было времени, чтобы проверить — по-прежнему ли я согласен верить, будто всего лишь болен ложной паранойей. — Ты просто пытаешься отыскать рациональные причины своих галлюцинаций. — Да ни черта подобного! Теперь я все ясно понимаю. И вижу, что не я один в опасности! Коллингсворт улыбнулся: — И кто же еще? Я? Из-за того, что ты… э-э-э… заразил меня крамольными идеями? — Нет. Не только ты. В опасности весь мир! — Ох, прекрати уж. — Однако глубокие морщины на лбу Эвери начали выдавать его сомнения. — Смотри. Большой Оператор испробовал все рациональные способы уничтожения «Симулякра-3» — саботаж, прямое нападение сборщиков информации, законодательство. Но все Его попытки провалились. Изменить программу Сискина Он не может, поскольку с Сискиным тесно взаимодействует партия. Большой оператор не в состоянии перепрограммировать всю партию — тогда ему пришлось бы работать с тысячами реактивных сущностей, включая рядовых членов. И вот, последние несколько дней Он не предпринимал никаких шагов, что означает только одно: Он планирует какую-то финальную, решающую атаку на наш симулятор! Если она окажется удачной, то наш мир снова будет в безопасности. Но если она не удастся… Коллингсворт настороженно наклонился вперед, сидя в кресле: — Да? Я продолжил страшным голосом: — Если она не удастся, то останется только один исход: Ему придется уничтожить весь комплекс целиком! Очистить память всех до одного цилиндров! Деактивировать его симулятор — наш мир — и начать создавать все, весь этот мир заново, с самого начала! Коллингсворт сидел, сцепив пальцы рук. И тут я ужаснулся, внезапно осознав, что, возможно, начинаю убеждать его в правильности моих доводов! Я тут же подумал о вероятных катастрофических последствиях этого. В данный момент внимание Большого Оператора не было направлено на меня. Но этого нельзя было сказать об Эвери! Коллингсворта коварно запрограммировали таким образом, чтобы он устраивал саботаж симулятора; чтобы он помогал опрашивателям в их атаках на корпорацию «Реэкшенс» даже чтобы он оказался на грани признания истинной природы реальности, дабы убедить меня, что я всего лишь жертва ложной паранойи! Если Оператору случится узнать, что вместо этого я убедил Коллингсворта, то Он поймет безнадежность попыток вернуть меня обратно на прежнюю линию. Это будет означать полный вывод из программы и забвение нас обоих — Эвери и меня! Коллингсворт поднял голову, и его глаза встретились с моими. — Одно из испытаний логической системы, — мягко сказал он, — состоит в том, чтобы определить — состоятельны ли прогнозы этой системы. Вот почему я был так уверен, что точно определил свой диагноз по симптомам. Однако всего несколько секунд назад ты сделал твой собственный прогноз. Ты предположил, что Большой Оператор замышляет финальную, решающую атаку на… Внезапно, под аккомпанемент жужжания тумблеров, активизированных биоемкостной цепью, отворилась дверь. В зал вторгнулся Вернон Карр. — Черт побери, Эвери! Вы знаете, сколько сейчас времени? — Да, — равнодушно ответил Коллингсворт. — Эвери, — в отчаянии взмолился я, — забудь все, что я только что наговорил! — Я засмеялся. — Разве не видишь, я просто пытался соорудить этакую конструкцию… продемонстрировать тебе, что… Это было бесполезно. Я убедил его. И теперь — следующая сопереживательная связь Большого Оператора со мной или с Эвери должна стать фатальной уже для нас обоих. — Ладно, что мы будем делать с Холлом? — спросил Карр. Коллингсворт пожал плечами и встал с апатичным видом: — По идее, это не имеет ни малейшего значения… теперь уж точно. На ястребином лице Карра проступило замешательство, но только на мгновение. Он улыбнулся и сказал: — Ну конечно, вы правы. Так и есть, Эвери! Либо в течение ближайшего получаса мы одержим победу и уничтожим симулятор, либо потерпим поражение. А что между тем предпримет Холл, нам совершенно без разницы. Карр энергично прошагал через зал и раздвинул в стороны две занавеси на одной из стен, обнажив огромный телеэкран. Почему-то я почувствовал, что вот-вот узнаю, из-за чего Коллингсворт был так потрясен моим спонтанным предсказанием. Карр повернул выключатель, и все помещение тут же наполнилось бурным нагромождением звуков, а по экрану беспорядочно замелькали пятна из света и теней. Видеокамера, установленная на весьма высокой обзорной точке, целиком охватывала здание «РЕИН». Его окружило бушующее море сборщиков информации, которое колыхалось и накатывалось почти до самого входа в здание, но волны отбрасывались назад снова и снова. Каждую волну встречали сначала кордоны полиции с дубинками и лазерными пистолетами, затем тысячи граждан, пришедших им на подмогу. Над зданием в разных направлениях, словно грифы в поисках падали, носились аэромобили с громкоговорителями, разносившими голосом Сискина призывы и подбадривания защитникам здания. Полицейским и гражданским лицам напоминали, что «Симулякр-3» — величайшее благо для человечества и что за нападением стоят злые силы, которые намерены разрушить машину. Парализующие лазерные лучи проделывали в толпе атакующих широкие прокосы, заполненные неподвижными телами, но всякий раз все большие количества сборщиков информации занимали места упавших. Непрерывно заходили на посадку фургоны Ассоциации, чтобы высаживать подкрепление. Здание «Реэкшенс» обволок ореол из ярких вспышек, возникавших при попадании множества булыжников и пистолетных лучей в его заградительное электромагнитное поле. Вернон Карр с взволнованным видом смотрел в экран, агрессивно взмахивая кулаками при каждой новой атаке. — У нас получится, Эвери! — вскрикивал он то и дело. Коллингсворт и я лишь стояли, уставившись друг на друга, и наше обоюдное молчание стало оптимальным способом общения в те минуты. Бой на экране как-то мало интересовал меня. Не то чтобы он казался слишком пустяковым. Фактически это была самая важная битва из всех, когда-либо происходивших в истории. Само существование целого мира — электронной Вселенной — зависело от ее исхода. Ибо если сборщики информации победят и уничтожат симулятор Фуллера, Большой Оператор там — в Верхней Реальности — останется доволен и пощадит свое творение. Но возможно, потому, что ставки были так высоки, я не мог заставить себя внимательно наблюдать за ходом сражения. Или, вероятно, потому, что я знал: при таких обстоятельствах Большой Оператор скоро войдет в связь с Эвери. А когда такое случится — это станет концом для нас обоих. Я проковылял к двери, все еще открытой после прихода Карра, и выбрался в холл. В полуоцепенении я нажал кнопку вызова лифта. Выйдя на улицу, я побрел, спотыкаясь, к стоянке. Я миновал одно здание, где был установлен телеэкран, на котором для всех желающих прохожих демонстрировалась панорама насилия у корпорации «Реэкшенс», снимаемая камерами сверху. Но я лишь отвернулся. Мне не хотелось знать, как разворачивается сражение. Через полквартала от стоянки я остановился в нерешительности перед зданием театра «Психорама». Почти ничего не видя, я уставился на его афиши, кричащие о выступлении Рагира Роджасты — «выдающегося абстракциониста-чтеца нашего времени». Театральный служащий, облаченный в мундир, обращался к проходившим мимо пешеходам: — Добро пожаловать, господа. Дневное представление вот-вот начнется. Мой разум являл собою мешанину путаных, приводящих в ужас мыслей. Я погрузился в черное, беспросветное отчаяние. Следовало найти какой-нибудь способ очистить голову, чтобы я смог решить, что делать дальше и делать ли вообще что-нибудь. В бегстве смысла не было, ибо где я могу спрятаться? Со мной могут войти в сопереживательную связь и удалить меня из симулятора где угодно. Так что я заплатил за вход и торопливо вошел в фойе театра. Я занял первое попавшееся пустое место среди рядов сидений, расположенных кругом, и безразлично уставился на вращающуюся сцену в центре. На сцене сидел Рагир Роджаста, облаченный в великолепные восточные одежды и тюрбан, со скрещенными на груди руками; вращение сцены посылало его гипнотизирующий взгляд по рядам зрителей. Игра мягкого света на его суровом смуглом лице показалась мне успокаивающим контрастом по сравнению с тем, что творилось на улице, и побудило меня надеть колпак участника. Мне не потребовалось закрыть глаза, чтобы глубоко погрузиться в концептуальную поэзию Роджасты. В одно мгновение все мое поле зрения захватил великолепный парад самых ослепительно прекрасных драгоценных камней, которые я когда-либо видел. Рубины и сапфиры, бриллианты и жемчуга перекатывались один по другому, их ослепительная красота покорила даже мое электротелепатическое восприятие их совершенства. На подернутом туманом фоне зыбучих песков и ленивого моря драгоценные камни отбрасывали лучи, ярко освещая темные глубины. Затем, подобно разинутой пасти колоссального морского дракона, черная пучина распахнулась. И в глуби этой разверстой пасти океана засиял самый красивый бриллиант, который можно себе представить. Вокруг, словно я находился вовсе не в театре «Психорама», я ощутил толщу воды, страшное чувство одиночества, которое возможно только в морских глубинах, ужасный приступ отчаяния и мощное гидростатическое давление. И вдруг случилась резкая метаморфоза — от влаги к обжигающей сухости, от гнетущего одиночества погружения на невероятную глубину к удушающему зною бескрайней пустыни. Единственной деталью, которая оставалась стабильной во время этой перемены, был тот огромный несравненный бриллиант. Но и он теперь начал подвергаться трансформации — превращаться в нежный алый цветок с великим множеством лепестков, который источал дурманящий аромат. Мысленная проекция образов, выполняемая Роджастой, обладала таким гипнотическим действием, что я без сопротивления позволил духу читаемых стихов захватить меня в плен. И я узнал отрывок: О, сколько самоцветов лучезарных Пещеры океанские в кромешной тьме скрывают. О, сколько же цветов благоуханных Вдали от глаз людских от зноя увядают. Конечно, это была «Элегия» Грея. Теперь мы смотрели на обильную растительность по обеим сторонам марсианского канала. Воды канала колыхались из-за тысяч беспокойно движущихся… Поэтическое представление прервалось на полуслове; в зале «Психорамы» зажглось освещение. На сцену опустился четырехсторонний телеэкран, накрыв Роджасту, и каждая из сторон экрана немедленно ожила, демонстрируя картинку происходящего вокруг здания корпорации «Реэкшенс». Там уже было восстановлено некое подобие порядка. Ряды сборщиков информации быстро редели под множеством лучей мощных лазерных пушек, которые установили на здании. Подоспели федеральные войска. Солдаты толпились на крыше; они целыми ротами опускались на площадь в армейских аэромобилях. Ассоциация сборщиков информации потерпела поражение. Большой Оператор проиграл. Верхнему Миру не удалась его последняя отчаянная попытка уничтожить симулятор Фуллера, применяя рациональные для нашего мира средства. Большой Оператор оказался не в состоянии сохранить свою систему опрашивания — нашу организацию сборщиков информации. Я знал, что это означает. Весь мир целиком должен быть стерт, чтобы стало возможно спрограммировать новый симуляторный электронный комплекс для прогнозирования поведения. Я снял с головы омертвевший шлем участника и просто сидел, думая о том, когда это случится. Будет ли всеобщее депрограммирование проведено немедленно? Или Большому Оператору сначала нужно проконсультироваться со специальной группой советников, с каким-нибудь советом директоров? По крайней мере, утешил я себя, мне больше не нужно волноваться, что сотрут только меня лично или хотя бы прощупают мои мысли с помощью сопереживательной связи. Если планируется стереть все единицы, то мне предстоит просто провалиться в бездонную яму вместе с остальными. И тут, как только я убедил себя, что больше не отношусь к кандидатам на особое отношение со стороны Большого Оператора, он дал о себе знать. В моих глазах детали интерьера «Психорамы» начали расплываться, и ряды посадочных мест бешено завертелись вокруг меня. Скорчившись под тяжким воздействием вхождения в сопереживательную связь со мной, я встал и поплелся в фойе. Шум моря, ревевший в моих ушах, превратился в гулкие громовые удары, которые постепенно трансформировались в звуки, похожие… на грубый хохот! Я прислонился, сгорбившись, к стене, понимая, что даже сейчас Большой Оператор набирает из моего разума важную для Него информацию, бит за битом! И этот хохот в моей голове казался боем тимпана — сардоническим, садистским. Затем все прекратилось, и мой разум снова стал свободен. Я взошел на движущийся тротуар, и как раз в тот момент на улицу прямо передо мной опустился аэромобиль с полумесяцем и звездой на двери. — Вот он! — прокричал водитель в полицейской форме. И лазерный луч — смертельный, судя по тому, что он был тонкий, как карандаш, — врезался в стену рядом с моим плечом, рассыпав бетонную крошку вокруг точки, в которую он попал. Я развернулся и кинулся обратно к театральному фойе. — Стоять, Холл! — крикнул кто-то. — Вы арестованы по обвинению в убийстве Фуллера! Что это — событие, случившееся по воле Сискина? Он решил опустить мне на голову свою дубину в качестве последней меры, чтобы благополучно убрать меня с дороги? Или это опять результат программы, запущенной Большим Оператором? Он по-прежнему придерживается обычных, рациональных методов для избавления от меня, несмотря на то что скоро должен прекратить работу всего симуляторного комплекса? В меня еще два раза выстрелили лазерными лучами, прежде чем я благополучно проник в «Психораму». Я бегом обогнул ряды для зрителей и вынырнул через запасной выход в океан ослепительного солнечного света на людной стоянке. Через несколько секунд я уже сидел в моей машине и взлетал в высоту на максимальной скорости. Глава 14 Мне было некуда податься, кроме моего коттеджа на озере. Имелась некоторая вероятность, что там я могу какое-то время оставаться в безопасности, только потому, что это — слишком уж очевидное место, чтобы искать там убежище. Когда я посадил машину на поляну среди высоких сосен и отправил ее на автоматическом ходу в гараж, я не сомневался, что полиции дали приказ стрелять в меня на поражение. Если полицейскими движут веревочки, за которые дергает Сискин, то сомневаться уж точно ни к чему. Но здесь, в лесу, у меня, по крайней мере, есть шанс хотя бы спрятаться и защитить себя, если полицейские из отдела по расследованию убийств решат сюда нагрянуть. С другой стороны, если это Большой Оператор преследует свои собственные цели, стремясь убрать меня независимо от действий полиции, то он может поступить двумя способами. Либо вывести меня из системы внезапно, без предупреждения, и в таком случае я ничего не смогу предпринять. Либо выслать своего агента, чтобы его «работа» выглядела естественно — то есть чтобы ее результат был похожим на самоубийство или гибель от несчастного случая. А как раз этого я хотел все время: я мечтал о шансе встретиться лицом к лицу с контактной единицей. Здесь, в лесу, она лишится анонимности. Ей придется раскрыть себя и разделить со мной лесное уединение. Я вошел в коттедж и выбрал самую мощную из своих лазерных винтовок. Проверив заряд, я настроил его на широкий луч. Мне не хотелось убивать агента Большого Оператора просто так, ведь беседа с ним могла навести меня на мысли о каком-нибудь плане действий. Я сел у окна, из которого открывался вид на озеро и поляну, положил винтовку на колени и начал ждать. Конечно, я думал только о причинах, по которым там, наверху, Большой Симулектронщик держит руку на кнопке, нажав на которую, Он может уничтожить весь мой мир, и не делает этого. Чего Он может ждать, я был не в силах вообразить. Несколько часов подряд тишина за окном нарушалась только осторожными движениями животных в кустах и на кронах деревьев да мягким шелестом воды озера, накатывающейся на каменистый берег. Как только село солнце, я отправился в кухню и открыл одну из упаковок с консервами для туристов. Боясь зажигать свет, я сидел пригнувшись у одного из окон и механически принимал пищу. И все это время меня не покидали мысли о несуразности того факта, что нематериальное существо испытывает нужду в нематериальной пище. Было уже почти совсем темно, когда я вернулся в большую комнату, закрыл окно шторами и включил вечерние новости по телевизору. Уровень громкости я настроил так, что речь с экрана звучала как шепот. На экране демонстрировался вид захламленной улицы перед зданием корпорации «Реэкшенс». Затем показали кордоны федеральных войск перед зданием, и все это время репортер горестно повествовал о «кровопролитии и насилии, которое забрало свою дань в этот печальный день». «Однако, — скорбно продолжал репортер, — не только массовые беспорядки приковывают в этот вечер внимание агентств новостей к новому предприятию Хораса Сискина. Мы должны сообщить вам еще о многом, очень многом. Об интригах и заговоре. Об убийстве и гражданине, бежавшем от закона. И все эти события непосредственно связаны с планами Ассоциации сборщиков информации лишить наш беспокойный мир того блага, которое должен принести нам симулятор Хораса Сискина». На экране появилось мое изображение, и репортер сообщил: «Это — тот самый человек, которого разыскивают по обвинению в убийстве Хэннона Фуллера, бывшего технического директора «Реэкшенс». Ему Сискин безгранично доверял. В руки Дугласа Холла была вверена огромная ответственность за совершенствование симулятора после якобы случайной гибели Фуллера. Но, как заявили сегодня сотрудники полиции, на самом деле Фуллер был убит Холлом ради личной выгоды. А когда Холл обнаружил, что ему откажут в этой выгоде, он попытался нанести предательский удар корпорации «Сискин истэблишмент» и самому симулятору. Сегодня утром служба безопасности Сискина проследила, как этот человек проник в штаб-квартиру Ассоциации сборщиков информации, чтобы совершить свое предательство. Он сделал это, организовав безуспешное массовое нападение на здание «РЕИН»». Я насторожился. Стало быть, Сискин сразу узнал о моем визите в штаб-квартиру опрашивателей. И он предположил, что там я планировал рассказать о его заговоре с партией. Тут он и дал сигнал о чрезвычайной ситуации и отправил полицейских с приказанием открывать огонь на поражение. И неожиданно мне в голову пришла мысль об одной из возможных причин, по которой Большой Оператор до сих пор меня не убрал: Он, возможно, увидел, что Сискин, сам о том не подозревая и преследуя свои собственные цели, выполняет за Оператора его работу! О да, Большой Оператор мог немного помочь Сискину. Например, если бы оказалось, что служители закона не слишком расторопны, Он сумел бы устроить новую сопереживательную связь, выяснить, где я прячусь, и навести полицейских на мой домик. Либо Он устроит все таким образом, либо пошлет свою контактную единицу, чтобы всю работу проделала она. Было совершенно ясно, что Он не собирается просто выводить меня из симулятора, ведь тогда пришлось бы переориентировать солидное количество реактивных электронных персонажей, дабы все считали, что я никогда не существовал. Но еще в процессе разгадывания стратегии Большого Оператора я осознал в конце концов, что весь наш мир может и уцелеть! Не исключено, что Оператор решил сгладить нынешние осложнения, а затем предпринять новую — и окончательную — попытку уничтожения симулятора Фуллера. В теленовостях по-прежнему шел разговор о моем предательстве: «Однако отвратительные деяния Холла не сводятся к тем преступлениям, в которых его подозревают — к убийству Хэннона Фуллера и к предательству Сискина с его симулятором. По крайней мере, так считает полиция». На экране появился портрет Коллингсворта. «Помимо прочего, — репортер заговорил суровым, низким тоном, — Холл разыскивается в связи с самым подлым убийством, которое когда-либо входило в анналы полицейской службы, — убийством Эвери Коллингсворта, консультанта по психологии корпорации «Реэкшенс»». Прошла целая минута, прежде чем я снова смог дышать. Большой Оператор уже добрался до Эвери! Репортер продолжал разглагольствовать, описывая, с каким «невероятным зверством» был умерщвлен доктор Коллингсворт. «В полиции, — нараспев, задыхаясь от распирающих его чувств, говорил он, — назвали это преступление самым чудовищным изуверством из всех, которые когда-либо совершались. По всему кабинету Коллингсворта разбросаны части его расчлененного тела — фаланги пальцев, фрагменты рук, уши… При этом каждый обрубок носит следы тщательного прижигания. Видимо, преступник старался остановить кровотечение и продлить мучения жертвы во время этой варварской пытки». Сам не свой от потрясения, я выключил телевизор. Я пытался как-то встряхнуться и привести голову в порядок, но перед моим мысленным взором стоял Эвери — беспомощный, объятый ужасом, знающий, что не сможет избежать того, что на него обрушилось. Это свершил не агент, не представитель нашего мира, не контактная единица. Это сделал сам Большой Оператор, использовав сверхъестественные методы пытки. Я представил себе, как Коллингсворт заходится в крике, когда отделяется первая фаланга его мизинца, словно срезанная ножом, а из ниоткуда появляется лазерный луч, чтобы прижечь обрубок. Я встал, обливаясь холодным потом от ужаса. Теперь я знал, что Большой Оператор — садист. Наверное, там, в Верхней Реальности, все садисты. Я вернулся к окну, распахнул шторы, впустив в комнату темно-лиловый свет позднего вечера, и сел там в ожидании, сжимая винтовку. Чего я ждал? Полицию? Контактную единицу? На мгновение мелькнула мысль, что Большой Оператор может и не знать, где я нахожусь. Но я отверг эту возможность. Скорее всего, Он уже выходил на меня с момента моего прибытия сюда. О, это очень даже вероятно. Ведь теперь я понял, что чувствовал предыдущие сеансы сопереживательной связи Его со мной только потому, что Он так хотел — тогда Ему предоставлялась возможность наслаждаться моими душевными муками. Снаружи сгустилась темнота, и за раскачивающимися на ветру зелеными ветвями то появлялись, то снова прятались мириады звезд, из-за чего казалось, будто тьма переливается множеством летающих светлячков. Ветреную ночь сопровождали своим меланхоличным аккомпанементом сверчки. Вдалеке им время от времени подпевала на низкой ноте лягушка-бык. Иллюзия реальности была… О, она была настолько совершенной! Этот искусственный мир тщательно оснастили даже самыми крошечными деталями. Там, наверху, Они допустили лишь некоторые недоработки, создавая электронный реквизит. Всего лишь незначительные, малозаметные несуразности. Я принялся всматриваться в мое усыпанное звездами небо, пытаясь сквозь иллюзорность увидеть абсолютную реальность. Но ведь Реальный Мир не относится к моей Вселенной, так же как я не имею отношения к Вселенной Реального Мира. И в то же время этот мир лежал всюду вокруг меня, скрытый электронной вуалью. Я попробовал представить себе, что чувствовал Фил Эштон, когда выбрался из нашего с Фуллером симулятора. Затем мои мысленные устремления поднялись еще на одно деление выше — в Верхний Мир. Как там, наверху? Насколько он отличается от фальшивой реальности, которую я знаю? Тут я понял, что он не может отличаться так уж сильно. Мир Фила Эштона, поддерживаемый электронными потоками в симуляторе Фуллера, по замыслу представляет собой копию моего мира — для того, чтобы прогнозы, которые должно поставлять нам это виртуальное мироздание, можно было с пользой применять у нас. Аналогичным образом мой мир должен повторять тот, Верхний Мир. Большинство социальных институтов, наверное, повторяются. Наша культура, история, наше наследие и судьбы должны соответствовать. И Большой Оператор вместе со всеми другими людьми там, наверху, должны быть людьми, как и мы, поскольку наше существование имеет для них смысл только в том случае, если мы представляем собой их аналоги. За окном темнота стала менее густой под яркими лучами прожекторов. Свет от них заиграл на кронах деревьев. Затем я услышал свист аэромобиля, появившегося вслед за светом. Я открыл дверь, выскочил во двор и начал пробираться, пригнувшись, вдоль ограды, держа перед собой винтовку. Аэромобиль приземлился, его прожекторы погасли и замолк двигатель. Я принялся, прищурившись, вглядываться в ночную темноту, внезапно ставшую почти непроницаемой. Это была не полицейская машина. И в ней находился всего один человек. Дверь открылась, и водитель наполовину высунулся наружу. Я спустил курок моей лазерной винтовки. Отсвет от широкого луча малинового цвета очертил лицо… Джинкс Фуллер! И в тот же самый, такой жутко неловкий момент я увидел, как она свалилась на землю. С криком «Джинкс!» я отшвырнул винтовку и помчался к поляне, безгранично благодарный сам себе за то, что настроил луч на низкую мощность, которая лишь временно оглушает… Было далеко за полночь, а я все еще ходил взад-вперед по коттеджу в ожидании, когда Джинкс придет в себя. Но я знал, что она останется без сознания еще какое-то время, так как лазерная струя задела ее голову. Тем не менее, благодаря значительной ширине луча, страдать от последствий удара девушке предстояло недолго. В течение ночи бесчисленное количество раз я принимался шарить в темноте, чтобы сменить очередное мокрое полотенце на ее голове. Но лишь когда сквозь занавески начал пробиваться рассвет, Джинкс застонала и поднесла слабую руку ко лбу. Она открыла глаза и улыбнулась: — Что случилось? — Я выпустил в тебя луч, Джинкс, — с чувством раскаяния признался я. — Я не хотел. Думал, что ты конт… полицейский. Я поправил себя вовремя. Мне никак не следовало усложнять ситуацию, заново вернув ей воспоминания о запретном знании. Джинкс попыталась принять сидячее положение. Я помог девушке, поддержав рукой ее спину. — Я… я услышала о беде, в которую ты попал, — сказала она. — И должна была приехать. — Тебе нельзя было этого делать! Кто знает, что с тобой может случиться. Тебе нельзя здесь оставаться! Она попробовала встать на ноги, но лишь свалилась обратно на кушетку. На какое-то время она оказалась не способна передвигаться без посторонней помощи. — Нет, Дуг, — возразила она. — Я хочу остаться здесь, с тобой. Я вылетела сюда, как только узнала. С моей помощью она, наконец, встала на ноги и приникла ко мне, тихо плача и прижавшись щекой к моей щеке. Я обнял ее так, как будто она могла оказаться единственным реальным существом во всем этом иллюзорном мире. И пошатнулся, ощутив всепоглощающее чувство утраты. Всю мою жизнь я хотел иметь с собой рядом человека, подобного Джинкс. Однако я не был счастлив оттого, что нашел ее. Ибо для нас не существует другой реальности, кроме выбросов смещающихся импульсов в цепях электронного симулятора. Джинкс слегка подалась назад и сочувственно посмотрела мне в лицо, затем снова приникла ко мне и страстно прижала свои губы к моим. Словно она тоже знала, что должно было произойти. Целуя Джинкс, я с тоской думал о том, как могла бы сложиться жизнь. Если бы только Большому Оператору удалось уничтожить симулятор Фуллера! Если бы только я по-прежнему работал в «Реэкшенс», и тогда я мог бы сделать это сам! Если бы Симулектронщик в той Верхней Реальности переориентировал меня, как Он это сделал с Джинкс! — Мы останемся вместе, Дуг, — прошептала она. — Я никогда тебя не покину, дорогой! — Но тебе никак нельзя со мной оставаться! — запротестовал я. Неужели она не понимает, насколько все безнадежно? Уже сам факт того, что жизни моей угрожает Спекли со своей полицией, перечеркивает все мои надежды. И вот я снова в замешательстве. Я вновь вынужден рассматривать разумные альтернативы. Либо любовь Джинкс ко мне так безгранична, что ей не страшны никакие преграды, либо Джинкс просто не знает обо всех тех обвинениях, которые выдвинули против меня копы. Конечно, она не слышала, каким образом был убит Коллингсворт, — иначе сейчас ее здесь бы не было. — Ты знаешь, что меня разыскивают по обвинению в убийстве твоего отца? — спросил я. — Ты не делал этого, дорогой! — А про… Эвери Коллингсворта тебе все известно? Она замялась: — Ты не… не мог… не мог совершить такого… Она говорила таким тоном, словно совершенно не сомневается в этом. Значит, она по-настоящему любит меня и верна мне. Теперь я был даже благодарен Им за то, что Они так успешно перепрограммировали Джинкс, что ей теперь не угрожает та опасность, с которой сталкиваюсь я. Джинкс схватила меня за руку и повлекла по направлению к двери. — Может быть, мы сможем вырваться, а, Дуг? Мы найдем какое-нибудь место, где сумеем укрыться! Я не шевельнулся, а Джинкс ослабила свои пальцы, и моя рука повисла, освободившись от ее хватки. — Нет, — уныло произнесла девушка, — некуда пойти. Они найдут нас. Джинкс не знала, насколько она права. И я испытал необыкновенное облегчение потому, что она совершенно не осознавала, как двусмысленно звучит слово «они»! Снаружи послышался какой-то шум, и я поднял винтовку. Подойдя к окну, я раздвинул шторы, но увидел лишь олениху, перескакивающую через изгородь, чтобы добраться до ныне пустой кормушки для животных. Встревожившись, она подняла морду и посмотрела на коттедж. Моя тревога унялась, и я вернул шторы на прежнее место. И тут я насторожился. В это время года в этих местах олени появлялись редко. Я снова выглянул в окно. Животное направилось к машине Джинкс, остановилось на небольшой дистанции и начало рассматривать открытую дверцу. Я покрепче сжал лазерную винтовку. Олени в Нижнем Мире могут быть всего лишь частями реквизита, лишь тенями, отбрасываемыми сверху на иллюзорную окружающую среду, чтобы усиливать впечатление реальности. Но возможно, и они, подобно реактивным единицам-людям, воспринимают свою псевдофизиологию как подлинную. Если последнее предположение правильно, то почему бы оленихе не быть запрограммированной так, чтобы забрести на поляну рядом с моим коттеджем и посредством сопереживательной связи пронаблюдать, что происходит в окрестностях! Животное повернуло голову к коттеджу, подняв уши к светлеющему небу, и пошевелило ноздрями. — Что там? — спросила Джинкс. — Ничего, — сказал я, стараясь не выдать волнение. — Если тебе не трудно, приготовь парочку чашек кофе. Я проводил взглядом Джинкс, бредущую в кухню, после чего чуть приоткрыл окно, чтобы туда пролез линейный интенсификатор винтовки. Я слегка уменьшил ширину рассеивания луча. Через какое-то время олениха отвернулась и направилась к гаражу. Я спустил курок и поливал ее широким лазерным лучом по меньшей мере десять секунд, стараясь как следует охватить голову. Животное повалилось на землю и осталось лежать неподвижно. Услышав шипящий звук разряда винтовки, Джинкс выскочила из кухни. — Дуг! Это… — Нет. Просто олениха. Я уложил ее часа на два. Она чуть не залезла в твою машину. Мы сидели в кухне напротив друг друга и молча отхлебывали кофе из чашек. Лицо девушки, лишенное косметики, оставалось напряженным, серьезным. Прядка черных волос сбилась, прикрыв один глаз. Но вид Джинкс нельзя было назвать жалким или измученным, потому что лощеная маска собранности и изысканности уступила место прежнему очарованию юности, прекрасному в своей чистоте. Джинкс взглянула на свои наручные часы во второй раз за то время, пока мы сидели в кухне, потянулась ко мне через стол и взяла за обе руки. — Что мы теперь будем делать, дорогой? Я позволил себе нагло солгать: — Мне нужно только тихо отсидеться денек-другой. Потом все само образуется. — Я сделал паузу, придумывая, что сказать дальше. — Понимаешь, Уитни может доказать, что я не убивал Коллингсворта. Возможно, как раз сейчас он это и делает. Джинкс, казалось, не испытывает облегчения. Она лишь снова посмотрела на часы. Я продолжил: — Так вот, поэтому ты сядешь в свой аэромобиль и улетишь, как только тебе станет лучше. Если тебя там хватятся, а тебя нигде нет, то это удвоит их шансы, чтобы найти меня. Они, возможно, даже будут искать меня здесь. Джинкс упрямо ответила: — Я остаюсь с тобой. В тот момент мне не особенно хотелось с ней спорить, и я понадеялся, что сумею убедить ее позже. — Будь начеку. Я хочу побриться, пока еще есть такая возможность. Когда спустя десять минут я закончил бритье и вернулся в большую комнату, то увидел, что дверь во двор открыта. Джинкс стояла невдалеке, согнувшись над парализованным телом оленихи. Она оглянулась на коттедж и непринужденной походкой пошла дальше по поляне. Я посмотрел, как она исчезла из виду среди деревьев, двигаясь грациозно и плавно, точно нимфа. Да, я принял твердое решение: Джинкс нельзя оставаться в моем коттедже. И все же я был рад, что она прилетела ко мне. И вдруг, подобно язвительной насмешке, в моей голове взорвалось неожиданное осознание: каким образом она узнала, что я нахожусь здесь, в лесном домике? Я никогда не рассказывал ей об этом месте. Схватив винтовку, я двинулся за ней следом. Быстро перебежав через поляну, я углубился в лесной массив. Среди гигантских, покачивающихся сосен я остановился и внимательно прислушался к хрусту упавшей хвои под ногами, чтобы определить, в каком направлении идет Джинкс. Различив нужные мне звуки, я двинулся туда же. Я пробрался через невысокий кустарник на небольшую полянку и встал как вкопанный… прямо перед перепуганным оленем-самцом с огромными развесистыми рогами. Вдалеке, в свете первых утренних лучей солнца, я разглядел фигуру Джинкс. Но, ощутив, что здесь что-то не так, я снова уставился на оленя. Тот, хотя и выглядел перепуганным, все же не кинулся наутек. Внезапно, в то же мгновение, все мои органы чувств содрогнулись от резко начавшегося процесса сопереживательной связи. Оглушенный ревущим шумом и потеряв ориентацию от головокружения, я уронил винтовку на землю. Среди внутреннего бедлама я вновь услышал звуки, похожие на зловещий хохот, доносившийся до меня сквозь электронный барьер в тех условиях, когда все мои чувства объединились с чувствами Большого Оператора. Олень поднялся на дыбы, рассек воздух передними копытами и снова грузно опустил их на землю. Затем он пригнул голову и пошел в атаку. Шатаясь в разные стороны под воздействием процесса сопереживательной связи, я, тем не менее, сумел отскочить немного в сторону. Отросток рога оленя распорол рукав моей рубахи и разрезал предплечье, словно лазерный луч толщиной с проволоку. И мне показалось, что Большой Оператор отреагировал на это жутким хохотом, в котором сквозили чуть ли не истерические нотки. Олень снова поднялся на дыбы, и я попытался увернуться от падающих на меня копыт. Это мне почти удалось. Но вся мощь огромного веса зверя опустилась на плечо и швырнула меня на землю. Однако, когда я перекатился в сторону и снова встал на ноги, в руках у меня уже была винтовка. Я уложил оленя, как только тот собрался атаковать в третий раз. И почти в то же самое мгновение сопереживательная связь со мной прекратилась. Вдалеке Джинкс все еще стояла, озаряемая солнцем, не замечая того, что происходит у нее за спиной. Но пока я смотрел на нее, Джинкс выжидающе взглянула вверх и после этого исчезла у меня на глазах. Глава 15 Целую вечность я простоял, застыв посреди поляны с оглушенным оленем у моих ног, не сводя глаз с того места, где исчезла Джинкс. Теперь-то я знал, что она и есть контактная единица. Насколько же сильно я ошибался в интерпретации ее поступков. Я полагал, что, как дочь Фуллера, она выяснила детали его «базового открытия», но старалась скрыть эти детали от меня, чтобы меня не убрали из симулятора. После исчезновения Джинкс в ее собственном доме я вообразил, будто девушку убрали на время, дабы удалить запретную информацию из ее электронной памяти. Позже я уверился, что ликвидация этой информации позволила Джинкс выражать свою любовь ко мне без всяких омрачающих помех. Но на самом деле все обстояло совсем не так. Накануне своего первого исчезновения Джинкс вела себя странно, поскольку и она, и Большой Симулектронщик наверху были озабочены. Их беспокоило то, что я мог узнать о секрете Фуллера. Затем Коллингсворт, запрограммированный на то, чтобы разубедить меня в моих запретных представлениях, успешно заставил меня поверить, будто я страдаю таким маловероятным в моем случае расстройством, как «ложная паранойя». Вера в истинность такого расстройства преобладала в моих мыслях в тот вечер, когда произошел вход в сопереживательную связь со мной в ресторане, куда мы ходили с Джинкс. Тогда Большой Оператор пришел к заключению, что сумел направить меня на нужный ему путь. А Джинкс, как контактная единица, принялась играть роль пылкой влюбленной женщины, чтобы еще больше отвлечь меня от подозрений. Так шли дела до вчерашнего дня, когда Большой Оператор узнал от Коллингсворта: не только я, по и Эвери тоже упорно сомневается в том, что наш мир реален. И Джинкс прибыла сюда на озеро с единственной целью: держать меня под контролем до тех пор, пока не закончатся приготовления к моему устранению каким-либо «естественным» образом. Возможно, она собиралась «убить» меня собственноручно! Через какое-то время я обратил внимание на теплую кровь, капавшую с кончиков моих пальцев. Я отодрал рукав от рубашки и туго перевязал им мое окровавленное предплечье. Сделав это, я пошел назад к коттеджу. Я снова попытался разобраться с несообразностями, но у меня ничего не получалось. Например, как могла Джинкс… просто взять да исчезнуть? Ни одной из реактивных единиц симулятора Фуллера не удавалось такое, если только… Ну конечно! Всякий раз, когда я заканчивал мою проекцию в «Симулякр-3» для прямого контрольного исследования, со мной так и происходило! Значит, Джинкс — не контактная единица и вообще не является электронной реактивной сущностью. Она — проекция некого физического лица из той, Верхней Реальности! Но все равно оставалось много непонятного. Почему меня просто-напросто не переориентировали, подобно другим единицам, чтобы я тоже верил в то, что Линч никогда не существовал? Более того, Большой Оператор наверняка часто входил в сопереживательную связь с Коллингсвортом, чтобы запрограммировать его на участие в кампании по уничтожению симулятора Фуллера. Почему же тогда до вчерашнего дня Он не узнал от Эвери, что из меня никак нельзя вытрясти мои убеждения в истинной природе реальности? От моих мыслей меня оторвал шум и треск падающего дерева. Я вздрогнул и посмотрел вверх. Прямо мне на голову опускалась громадная сосна! Я лихорадочно рванулся в сторону, но все-таки, когда дерево упало, меня посекло ветвями его кроны. Сначала меня сбило с ног, а потом отбросило так, что я ударился о другой древесный ствол. Потрясенный случившимся, я поднялся на ноги и побрел прочь, пробуя пальцами борозду на щеке, которую проделал один из сучьев. И тут внезапно в моей голове снова застучало. Я опять почувствовал тошнотворный эффект диссонирующей сопереживательной связи. Я помчался к коттеджу, отчаянно стараясь вытерпеть это мучение. Я добрался до края поляны; в голове стучало, в глазах сделалось мутно. И тут я резко попятился назад. По поляне прохаживался здоровенный медведь и обнюхивал машину Джинкс. Он ощутил мое присутствие и повернул голову в мою сторону. Я вовсе не собирался как-либо рисковать, поэтому убил бурого зверя тонким сконцентрированным лазерным лучом. Наверное, это лишило Большого Оператора возможности по-садистски насладиться моими мучениями, поскольку, как только медведь рухнул на землю, цепи сопереживательной связи рассыпались, и я избавился от их тяжкого бремени. Но теперь стало ясно, что мне следует поскорее убираться отсюда. В лесу находилось слишком много природных элементов, которыми можно манипулировать, чтобы направлять их против меня. Если у меня оставался хоть какой-то шанс на спасение, то этот шанс я могу получить, добравшись до города, где Большой Оператор располагает меньшей свободой действий для программирования моего фальшивого окружения на причинение мне вреда. В коттедже я, не теряя времени, перевязал рану на руке и смазал бальзамом горевший жгучей болью шрам от виска до челюсти. Несмотря на туман страха и отчаяния, затмевавший мой разум, я, тем не менее, каким-то образом был способен думать о Джинкс. Существует ли на самом деле некая Джинкс Фуллер в моем мире? Или с самого начала она была всего лишь проекцией? Я принялся надевать пиджак, ощутив, наконец, в полной мере горькую иронию того, что я влюбился в Джинкс. Я — всего лишь иллюзия, симулектронная рябь; Джинкс — настоящий, реальный человек. Я представил себе, как ее насмешливый торжествующий смех присоединяется к смеху Большого Оператора. Внезапно меня охватили сомнения, и, едва выйдя из дверей, я замер. Назад в город? Туда, где полицейские по указке Сискина собираются меня пристрелить? Туда, где, даже если бы мне удалось спрятаться от них, они могут рассчитывать на помощь садиста из Верхнего Мира, жаждущего запрограммировать их в правильном направлении? Периферийным зрением я заметил какое-то движение сбоку от себя и, повинуясь рефлексу, присел, услышав шум птичьих крыльев и хриплые звуки «карр-карр». Но ворона вовсе не целилась в меня. Смешавшись, я развернулся и пронаблюдал, как птица сделала поворот в воздухе и влетела прямо в кухню. Мое любопытство взяло верх над страхом, и я последовал в кухню за ней. Ворона сидела на полу и тыкала клювом в кнопку дверцы, за которой находился силовой агрегат. Я подумал об обнаженных проводах за дверцей. И в течение одной ужасной секунды, проведенной в нерешительности, я стоял посреди коттеджа, словно пень. Затем я выскочил во двор, промчался до середины поляны, после чего бросился на землю ничком. Коттедж взлетел на воздух с мощнейшим грохотом, разбросав обломки на площади в целый акр. Гараж разделил участь домика. К счастью, ни один из падающих камней и кусков дерева не попал ни в меня, ни в машину Джинкс, стоявшую в центре поляны. Осмотрев сцену разрушения, я, наконец, точно понял, что мне остается попытать счастья только в городе. Но на высоте две тысячи футов над деревьями отказал главный генератор. Я переключил двигатель на аварийное питание, и лопасти винта снова начали вращаться. Однако двигатель надрывно кашлял, и с его каждой новой судорогой машина резко снижалась на сотню футов. Я лихорадочно манипулировал рулем, пытаясь хоть как-то управлять полетом. Наконец мне удалось заставить аэромобиль повернуть по направлению к озеру; я надеялся, что там двигатель еще не успеет совсем заглохнуть и удар о воду будет смягчен. Как раз в тот момент в мои органы чувств снова вторгся Большой Оператор. Однако в этот раз мучения от диссонирующей связи были не такими невыносимыми, как прежде. Возможно, мое трудное положение само по себе доставляло Оператору достаточное удовольствие. Внезапно мощный встречный ветер начал волновать поверхность озера, покрыв ее белой пеленой пены, и угол снижения моей машины стал более угрожающим. Я понял, что мне предстоит рухнуть на деревья до того, как я пересеку береговую линию! Но неожиданный всплеск энергии двигателя заставил аэромобиль взмыть высоко в воздух и миновать опасное место, а новый всплеск остановил падение машины всего в пяти футах от свирепых волн. Костяшки моих пальцев побелели от яростной силы, с которой я вцепился в руль; я сидел в кабине, дрожа и обливаясь потом, когда машина снова начала подниматься ввысь. Я мог ощущать ликование Большого Оператора. И по интенсивности его эмоциональной реакции сознавал, что меня так просто не отпустят. Собравшись с духом, я стал ждать, что же дальше случится с машиной, в то же время набирая высоту и продолжая лететь по направлению к городу. Я вспомнил, что симулятор Фуллера позволял так манипулировать сопереживательной связью, чтобы можно было вызвать обоюдное сопереживание. Этим свойством я мог воспользоваться, например, в том случае, если бы захотелось переговорить с Филом Эштоном, не помещая мою проекцию в его мире. И тогда я попробовал пробиться к органам чувств Большого Симулектронщика, понимая в то же время, что Он уловит мои намерения. Но мне не удалось обнаружить какие-либо его чувства. Это была односторонняя связь. И все же я почти чувствовал Его присутствие. Я словно осязал его кожей. И мое впечатление от Его извращенных, злобных намерений сделалось очень ярким. Но тут я нахмурился, придя в некоторое замешательство. Уж слишком все походило на то, что нас объединяет нечто большее, нежели сопереживание. Мне казалось, будто я смутно ощущаю между нами что-то общее. В физических параметрах? В характерах? Или мне так казалось просто потому, что мы существуем в аналогичных обстоятельствах — каждый из нас является симулектронщиком в своем мире? Большой Оператор прекратил свое вмешательство, и я выровнял курс машины на высоте шесть тысяч футов. Через какое-то время я накренил машину вниз и с ускорением понесся по направлению к городу. Передо мной открылась панорама громадного мегаполиса из стекла и бетона; город находился впереди всего в пяти милях. Удастся ли мне добраться до него? Но тут я уныло откинулся на спинку сиденья. А действительно ли я этого хочу? Там, в лесу, наедине с Большим Оператором и всей его враждебной природой у меня оставалось мало шансов на выживание. С другой стороны, в городе нет животных, которых можно запрограммировать на то, чтобы они на меня напали. Но как насчет неодушевленных объектов? Сокрушительный удар внезапно лопнувшей высокоскоростной пешеходной ленты? Упавший карниз? Все тот же аэромобиль, потерявший управление? Я почувствовал тревогу, увидев через плексигласовый купол маленькое серое облачко, которое делило горизонт пополам. Машина несла меня прямиком к нему, и это облачко пугающе быстро росло в размере. Я попробовал свернуть, но было уже слишком поздно. В следующее мгновение я оказался в бушующей, мельтешащей стае… дроздов? На высоте шесть тысяч футов? Птицы колотились о машину, заляпывая кровью прозрачный купол. Их сотнями засасывало в воздухозаборники. Лопасти винтов стонали и пыхтели, разрезая почти твердую массу, испытывая ужасающую нагрузку. Двигатель хрипел и кашлял, затем замолчал, заработал снова… только чтобы повторить зловещий цикл. Стремительно снижаясь, я поморщился, когда Большой Оператор вновь подключился к моей системе органов чувств. И снова сопереживательная связь оказалась терпимой. И опять у меня появилось совершенно нелепое ощущение, будто человек, который любит смаковать мое отчаяние и страх, обладает неким непостижимым сходством со мной. Искалеченные лопасти винтов начали вибрировать, изо всех сил пытаясь замедлить снижение машины. Тряска усилилась до такой интенсивности, что стало похоже, будто аэромобиль вот-вот развалится на части. Затем плексигласовый купол действительно треснул, дрогнул и оторвался, улетев назад. Я выглянул наружу, чтобы определить, насколько я близко от земли. И обнаружил, что по иронии судьбы меня несет почти прямиком на широкое приплюснутое здание корпорации «Реэкшенс». Теперь высота была такой небольшой, что я даже смог разглядеть солдат на площади. И тут я подумал: уж не испытал ли Большой Оператор, этот великий стратег, озарение, додумавшись обрушить мою машину на здание корпорации, чтобы одним махом избавиться и от меня, и от машины Фуллера? Однако если его план на самом деле таков, то Оператор забыл о защитной энергетической сети, предохранявшей город. Ибо, когда машина оказалась в двух сотнях футов над зданием, снизу ударили три ярко-желтых луча и сошлись вместе на моем беспомощном летательном аппарате. Они поглотили его инерцию. Медленно совершая поворот с точной координацией движения, три луча перенесли меня на несколько сот футов до ближайшей аварийной станции. Однако Симулектронщик Верхнего Мира не собирался отказываться от очередной злой потехи. Двигатель машины полыхнул пламенем, обдавшим меня страшным жаром. Выбора у меня не было. Находясь все еще в сотне футов от посадочной площадки, я выпрыгнул из аэромобиля. К этому времени Большой Оператор прервал связь. В противном случае Он мог бы с легкостью устроить так, чтобы я соскользнул с принимающего луча. Но при всем при том я благополучно остался внутри яркого конуса и меня опустили на площадку перед ангаром. Я не стал терять времени: из здания станции выскочило множество полицейских и пожарных. Соскочив с площадки, я пересек тротуар и бросился на самую медленную пешеходную ленту. Через секунду я добрался до скоростного конвейера. Проехав два квартала, я сошел с ленты на тротуар и, стараясь идти с как можно более невозмутимым видом, направился в ближайший отель. В фойе отеля работал электронный информационный блок, мягким безразличным голосом объявляя заголовки последних новостей: «Сискин назначил публичную демонстрацию системы «Симулякр-3» на завтрашнее утро! Эта машина призвана решить проблему номер один человеческих взаимоотношений!» Однако планы Сискина меня интересовали мало, и я проехал на движущейся ленте до дальней части фойе, где нашел пару кресел, наполовину скрытых огромным искусственным растением. Не чувствуя собственного тела, я в изнеможении рухнул в ближайшее из них. — Дуг! Дуг, проснись! Видимо, утомление погрузило меня в сон. Но я медленно пришел в сознание, первым делом ощутив онемение и покалывание в моих измученных ногах. Затем я открыл глаза и увидел Джинкс, сидевшую на соседнем кресле. Я вздрогнул, и она положила ладонь мне на руку. Я вскочил и метнулся было к той части фойе, где было больше всего народа. Однако мои ноги подогнулись, и я едва не упал. Я стоял, качаясь и дрожа, и лихорадочно пытался поставить одну ногу перед другой. Джинкс встала и впихнула меня назад в кресло. Не понимая, в чем дело, я посмотрел на мои ноги. — Да, Дуг, — сказала она. — Я их облучила. Чтобы ты не смог от меня убежать. Теперь я различил выпирающий силуэт маленького лазерного пистолета в ее сумочке. — Я знаю… все знаю, — выпалил я. — Ты не одна из нас! Ты даже не реактивная единица! На ее лице не появилось ни тени удивления, только сильная озабоченность. — Это так, — тихо проговорила Джинкс. — И теперь я понимаю, сколько ты знаешь. Но еще час назад, когда мы были в твоем коттедже, я этого не знала. Вот почему я ушла в лес. Мне нужно было понять, сколько ты успел выяснить самостоятельно… или сколько Он позволил тебе выяснить. — Он? Кто? — Оператор. — Значит, Оператор существует? Все это — искусственный мир? Она не сказала ничего. — А ты всего лишь… проекция? — спросил я. — Всего лишь проекция. — Она снова опустилась в кресло. Кажется, я чувствовал бы себя менее подавленным, если бы она стала это отрицать. Но Джинкс лишь сидела с хмурым лицом, не давая мне никакой надежды, предоставляя мне время для того, чтобы полностью осознать: я всего-навсего реактивная единица. Тогда как она — настоящий человек, состоящий из материи, человек, которого я могу воспринимать лишь в виде отражения. Джинкс наклонилась ко мне: — Но ты не прав, Дуг! Я не пытаюсь тебя обмануть. Я лишь хочу тебе помочь. Я потрогал свою порезанную щеку, посмотрел вниз на парализованные лазером ноги. Но Джинкс не приняла этот жест за демонстрацию сарказма в ответ на ее слова. Вместо этого она сказала: — Когда я покинула тебя сегодня утром, я сделала это потому, что хотела войти в сопереживательную связь с тобой. Мне нужно было узнать, каковы твои подозрения. Тогда я знала бы, как высказать тебе то, что мне нужно, с чего начать. Она положила свою ладонь мне на руку, и я снова отпрянул от нее. — Ты почти полностью ошибался на мой счет, — продолжала она. — Вначале я пришла в ужас, глядя, как ты продвигаешься по пути к знанию, которое тебе не предназначалось. — К знанию, запретному для всех реактивных единиц? — Да. Я сделала все, что могла, чтобы ты до него не добрался. Естественно, я уничтожила записки из кабинета доктора Фуллера — физически. Но тем самым сделала ошибку. Из-за этого твои подозрения только усилились. Нам надо было убрать эти свидетельства путем электронного перепрограммирования. Но в тот конкретный момент мы были слишком заняты, манипулируя сборщиками информации, чтобы они устроили стачку. — Джинкс бросила взгляд вдоль фойе. — Я даже запрограммировала одного опрашивателя, чтобы он отпугнул тебя. Он сделал тебе предупреждение на улице тогда утром. — А Коллингсворт — это тоже твоя работа? Ты заставила его попробовать отговорить меня от попыток докопаться до истины? — Нет. Это шаг Оператора. Хотела ли Джинкс убедить меня, будто она не имеет никакого отношения к зверскому убийству Эвери? — Ах, Дуг! Я перепробовала столько разных способов, чтобы заставить тебя забыть о смерти Фуллера, о Линче, о твоих подозрениях. Но в тот вечер, когда ты пригласил меня в ресторан, я была готова признать свое поражение. — Но ведь в тот вечер я сказал тебе: я уверен в том, что все это — результат моего воображения. — Да, я знаю. Только я тебе тогда не поверила. Решила, что ты просто пытаешься меня провести. Но позже в тот вечер я закончила прямую проекцию и Оператор сказал мне, что недавно тебя проверял. Он сказал, что ты наконец-то купился на идею о ложной паранойе и что мы теперь можем сконцентрироваться на уничтожении симулятора Фуллера. О, когда на следующий день я поговорила с тобой по видеофону, я узнала: после моего ухода из симулятора ты заходил в мой дом. Но я отнеслась к этому легко, и ты, как мне показалось, был удовлетворен моими объяснениями. По крайней мере, ты после этого не делал ничего, что вызывало бы подозрения. Я отстранился от нее, сидя в кресле: — Однако ты здорово хватила через край, понадеявшись, что удержишь меня от поисков правды! Джинкс поглядела на свои руки: — Думаю, у тебя есть полное право смотреть на это таким образом. Но это неправда. Казалось, она собирается изо всех сил доказывать, что она не просто манипулировала мной. Но вместо этого сказала: — Потом, когда со вчерашнего дня с тобой начали происходить все эти события, я догадалась, что дела пошли не так, как надо. Первым делом я попыталась как можно скорее добраться до тебя. Но когда я прилетела к тебе на озеро, то поняла, что поступила не очень умно. Я не предвидела, как трудно будет разговаривать с тобой просто так, не зная, какие подозрения у тебя на уме и что же ты думаешь обо мне. И тогда при первой возможности, которая у меня появилась, я снова вышла из симулятора и присоединилась к тебе прямой сопереживательной связью. О, это было нелегко, Дуг! Оператор почти постоянно поддерживал с тобой контакт. Мне пришлось использовать параллельный канал. Подключалась к тебе очень осторожно, чтобы Оператор не узнал, что я делаю. Но когда подсоединилась, увидела все — мгновенно. Мне ничего не пригрезилось. Ах, Дуг, он так порочен, так бесчеловечен! — Оператор? Джинкс опустила голову, словно смутившись: — Я догадывалась, что он человек такого типа. Но я не знала, насколько далеко он зашел. Не думала, что большую часть времени он забавлялся с тобой, чтобы получить садистское удовольствие. — Она снова бросила взгляд в сторону, в глубину фойе. — Что ты там высматриваешь? — прямо спросил я. Она снова повернулась ко мне: — Полицейских. Он мог запрограммировать их соответственно, учитывая то, что ты вернулся в город. И тогда я осознал все. Теперь я узнал, для чего ей нужно сидеть здесь и разговаривать со мной. Я протянул руку, чтобы выхватить ее сумочку, но Джинкс успела вскочить с кресла. Я кое-как встал на мои налитые свинцом ноги и попробовал погнаться за ней. — Нет-нет! Дуг! Ты не понимаешь! — Я все прекрасно понимаю! — Я выругался, проклиная мои ступни, которые едва выдерживали мой вес. — Ты просто хочешь, чтобы я не сдвинулся с места до тех пор, пока Оператор не направит полицию ко мне! — Нет! Это неправда! Ты должен поверить мне! Я умудрился загнать Джинкс в угол и начал прижимать ее к стене. Но она вынула лазерный пистолет и обдала широким лучом мою грудь и руки. Сузив луч, она прошлась по горлу. Затем настроила пистолет на максимальное рассеивание и слегка обдала лазером голову. Я лишь стоял, шатаясь, как пьяный, с полузакрытыми глазами и помутневшим разумом. Она убрала оружие в сумочку, взяла мою вяло свисающую руку и перекинула себе через шею. Обняв меня вокруг талии, она повела меня к лифту. Мимо нас прошла пожилая пара, и мужчина улыбнулся Джинкс, а женщина смерила нас взглядом, полным презрения. Джинкс улыбнулась в ответ и вздохнула: — Ох уж эти банкеты! На пятнадцатом этаже она кое-как протащила мое почти безжизненное тело до первой двери слева. Замок ответил на биоемкость Джинкс, и она ввела меня в комнату. — Я заказала этот номер перед тем, как разбудить тебя там, в фойе, — объяснила она. — Я не думала, что это получится легко. Она подвела меня к кровати, поперек которой я свалился, и внимательно посмотрела на меня сверху вниз. И тогда я задумался о том, что находилось за бесстрастным выражением ее лица с красивыми чертами. Торжество? Жалость? Неуверенность в дальнейших действиях? Она снова вынула пистолет, настроила его на несколько более узкий луч и нацелилась мне на голову. — Какое-то время нам не придется волноваться по поводу Оператора. Слава богу, иногда ему приходится уходить на отдых. А все, что нужно тебе, — это тоже отдохнуть. Сохраняя полную невозмутимость, она спустила курок. Глава 16 Когда я очнулся, в комнате было довольно светло, несмотря на то что свет в ней не горел; через окно вливались яркие огни ночного города. Я лежал тихо, решив не давать Джинкс знать, что пришел в сознание, до тех пор пока не определю, где она. Я крайне осторожно пошевелил рукой, затем ногой. Я не ощутил никаких намеков на боль. По крайней мере, Джинкс стреляла в меня аккуратно, обрекая меня лишь на незначительные остаточные эффекты. На стуле, стоявшем рядом с кроватью, я уловил краем глаза какое-то шевеление. Если бы я только мог незаметно повернуть голову в ее направлении, мне, может быть, удалось узнать, где ее лазерный пистолет. Но, лежа на кровати, я прикинул, что проспал по меньшей мере десять часов. И ничего за это время не произошло. Полицейские Сискина не появились. Оператор не ликвидировал меня. И, что более существенно, Джинкс не выстрелила в меня лучом смертельной концентрации здесь, в уединенном номере отеля, что, конечно, было бы наилегчайшим способом убрать меня. — Ты проснулся, да? — Эти ее отчетливые, простые слова словно прорезали полумрак комнаты. Я повернулся на бок и принял сидячее положение. Джинкс встала, подняв руку, прикоснулась к биоемкостному выключателю, и зажегся свет. Она уменьшила его яркость и подошла к кровати: — Теперь тебе лучше? Я ничего ей не ответил. — Я понимаю, как ты, наверное, испуган и в каком ты замешательстве. — Джинкс села на кровать рядом со мной. — Я тоже в таком состоянии. Вот почему нам не надо действовать друг против друга. Я окинул помещение взглядом. — Лазерный пистолет вон там. — Она показала пальцем на стул. Затем, словно чтобы показать свою искренность, она взяла пистолет и протянула его мне. Может быть, благодаря тому, что я отдохнул и больше не был вымотан, я доверял ей несколько больше. Но с пистолетом в моем кармане я мог доверять ей ничуть не меньше, чем если бы пистолет был у нее. Я взял оружие из ее протянутой руки. Джинкс подошла к окну и вгляделась в искусственно освещенную ночь. — До утра Он оставит тебя в покое. Я осторожно встал и проверил, как действуют ноги. Я не почувствовал никакого онемения. Вообще не осталось ни малейшего следа воздействия лазера, не было даже тупой головной боли, которая иногда случается после такой процедуры. Джинкс обернулась ко мне: — Ты голоден? Я кивнул. Она прошла к автоматическому буфету и открыла дверцу, затем вынула оттуда саморазогревающий поднос с едой и поставила его на стул перед кроватью. Я слегка перекусил, после чего спросил: — Наверное, ты хочешь, чтобы я поверил, что ты мне помогаешь? Джинкс закрыла глаза с выражением безнадежности. — Да. Но на самом деле я могу сделать не так уж много. — Кто ты? — Джинкс. Нет, не Джинкс Фуллер. Я другая. Это не важно. Имена не имеют значения. — Что случилось с Джинкс Фуллер? — Она никогда не существовала. Она появилась только несколько недель назад. — Джинкс понимающе кивнула, прежде чем я смог возразить. — Да, конечно… ты знал ее много лет. Но то, что ты ее знал, — всего лишь результат ретропрограммирования. Видишь ли, в одно и то же время произошло два события. Доктор Фуллер самостоятельно открыл истинную природу своего мира. И там, наверху, мы посчитали симулятор Фуллера помехой для нас, которую требовалось ликвидировать. И тогда мы решили отправить сюда наблюдателя, чтобы он внимательно следил за развитием событий. — Мы? Кого ты имеешь в виду, говоря «мы»? Она на мгновение подняла глаза вверх. — Инженеры-симулектронщики. Меня выбрали в качестве наблюдателя. С помощью ретропрограммирования мы создали иллюзию, будто у Фуллера есть дочь. — Но я помню ее ребенком! — Все, каждый реагент, имевший отношения с Фуллером, помнит ее ребенком. Только таким образом мы могли оправдать мое присутствие здесь. Я еще немного поел. Она посмотрела в сторону окна: — До рассвета еще несколько часов. Это время мы будем оставаться в безопасности. — Почему? — Даже Главный Оператор не может работать двадцать четыре часа в сутки. По временным характеристикам этот мир эквивалентен реальному. Не важно каким образом, я решил, что она может находиться здесь по одной из двух причин: помочь Большому Оператору уничтожить симулятор Фуллера либо осуществить уничтожение меня. Других вариантов не приходило в голову. Ибо я мог представить себя в аналогичной роли — погрузившимся в искусственный мир симулятора Фуллера. Там, внизу, я считал бы себя проекцией реального человека, в отличие от чисто виртуальных существ, окружающих меня. И для меня было бы невозможно испытывать сильную озабоченность в связи с малозначащими делами какой-нибудь реактивной единицы. — Зачем ты тут? — спросил я напрямик. — Я хочу быть с тобой, дорогой. Дорогой? Насколько наивным она меня считает? Думает, я поверю, будто реальный человек способен по-настоящему полюбить реактивную единицу — симулектронную тень? Видимо, очень сильно волнуясь, она прижала пальцы к подбородку. — О, Дуг… ты не знаешь: этот Главный Оператор — сущий зверь! — Знаю, — с горечью обронил я. — Я не знала, что Он творит, пока вчера не вошла с тобой в контакт. Тогда я поняла, что Он задумал. У Него абсолютная власть над своим симулятором, над этим миром. Думаю, Он что-то вроде бога. По крайней мере, Он наверняка постепенно возомнил себя богом. — Она замолчала и посмотрела в пол. Потом снова заговорила: — Думаю, вначале Он был искренен в своих попытках уничтожить симулятор Фуллера. Он хотел это сделать, потому что в случае, если бы машина Фуллера благополучно начала работать, здесь, внизу, не нашлось бы места нашей системе исследования реакций здешних единиц — нашим сборщикам информации. Думаю, Он был искренен и говоря о гуманном подходе к любому реагенту, который осознает свою симулектронную природу. Когда ты сбился с нужного нам курса, Он попытался тебя убить — быстро и безболезненно. Но что-то произошло. Наверное, Он понял, какое удовольствие может получить, следя за тем, какие шаги ты предпринимаешь. И ему вдруг расхотелось тебя прикончить — по крайней мере, так быстро. Я задумчиво перебил ее: — Коллингсворт говорил, что он вполне понимает, как специалисты, конструирующие симуляторную технику, могут представлять себя богами. Джинкс пристально на меня посмотрела: — Ты помни: когда Коллингсворт говорил с тобой, он был запрограммирован Оператором так, чтобы сказать как раз это. Я поел еще немного и оттолкнул поднос в сторону. — Только вчера, — продолжала она, — я поняла, что Он мог бы решить проблему с тобой в любое время, просто перепрограммировав тебя. Но нет. Он почувствовал, что испытает слишком много извращенного удовольствия, позволив тебе приблизиться к секрету Фуллера, а потом может отбросить тебя, направить навстречу участи, похожей на ту, которую Он уготовил Коллингсворту. Я напрягся: — Уж не думаешь ли ты, что Он решит пытать меня? — Не знаю. Нельзя предугадать, что Он станет делать. Вот почему мне нужно остаться здесь с тобой. — А что ты можешь сделать? На ее лице отразилась тревога. Джинкс обвила меня руками. Неужели она ожидает, что я поверю: только из-за того, что кто-то там, наверху, выбрал мою кандидатуру для изуверских пыток, она захотела быть рядом со мной из сострадания? Что ж, я могу, если что, с легкостью вывести ее на чистую воду. — Джинкс, ты — материальное существо. А я — всего лишь плод чьего-то воображения. Ты не можешь любить меня! Она отступила назад, видимо обидевшись: — Но я правда люблю тебя, Дуг! Это так… так трудно объяснить. Я подумал, что это действительно трудно. Джинкс села на краешек кровати и с какой-то неуверенностью посмотрела на меня. Ее глаза беспокойно бегали. Разумеется, для нее было весьма непросто объяснить, как это в данных обстоятельствах она меня полюбила. Я опустил руку в карман и нащупал там лазерный пистолет. Я настроил его на максимальное рассеивание луча. Затем я резко выхватил пистолет и внезапно направил дуло на Джинкс. Ее глаза расширились, и она попыталась встать. — Нет, Дуг… не надо! Я лишь чуть-чуть обдал ее лазерным лучом, стараясь захватить главным образом голову, и Джинкс рухнула поперек кровати без сознания. Короткий выстрел должен был оставить ее в этом состоянии по меньшей мере на час. В течение этого времени я мог свободно передвигаться по номеру и думать, освободившись от давления ее присутствия. И почти мгновенно я понял, что предпринимать дальше. Составив план действий, я, не теряя времени даром, умылся и воспользовался электробритвой, которая лежала в ванной. С помощью персонального магазина я ввел данные о моем размере и росте и подождал, пока в щели магазина появится рубашка, завернутая в пластик. Приведя себя, наконец, в порядок, я проверил время. Было далеко за полночь. Я вернулся в комнату и посмотрел на Джинкс. Положив лазерный пистолет на подушку, я встал на колени рядом с кроватью. Темные волосы девушки искрились и переливались, разметавшись по покрывалу. Я утопил свои руки в их мягкой глубине, чтобы ощупать пальцами ее скальп. Наконец я нашел на голове Джинкс стреловидный шов, а чуть позже отыскал нужное мне крошечное углубление. Держа палец на нужной точке, я установил лазерный пистолет на требуемый фокус, после чего поместил его интенсификатор точно на то место, где был прижат мой палец. Я легонько нажал на спуск. Потом еще раз, чтобы все получилось как надо. На секунду мне вдруг подумалось, что я занимаюсь ерундой, оказывая физическое воздействие на бесплотную проекцию. Однако иллюзия реальности была, должна была быть такой полной, так что все псевдофизические причины явлений надлежащим образом транслировались в аналоговые электронные результаты. Проекции не составляли исключение. Я отошел назад. Вот пускай теперь она попробует меня обмануть! Хорошенько обработав лазером волевой центр ее мозга, я мог верить всему, что бы она ни сказала по меньшей мере в течение следующих нескольких часов. Я наклонился над ней: — Джинкс, ты слышишь меня? Не открывая глаз, она кивнула. — Ты не станешь прекращать проекцию, — приказал я. — Ты поняла меня? Не уйдешь, пока я тебе не скажу. Она снова кивнула. Через пятнадцать минут она начала приходить в себя. Я ходил взад и вперед перед кроватью, когда Джинкс села. Видимо, она несколько обалдела от недавней лазерной процедуры. Ее глаза глядели куда-то вдаль, но были ясны и не мигали. — Встать, — сказал я. И она встала. — Сесть. Она послушно выполнила приказание. Стало ясно, что я на славу атрофировал способности волевого центра ее мозга. Я выстрелил в нее первым вопросом: — Сколько из того, что ты мне рассказывала, неправда? Ее глаза оставались сфокусированными куда-то в туманную даль. Лицо застыло. — Ничего. Я вздрогнул. Вот оно как! Я споткнулся в самом начале. Но это никак не может быть правдой! Снова подумав о том дне, когда я в первый раз ее увидел, я спросил: — Ты помнишь рисунок — Ахиллеса и черепаху? — Да. — Но потом ты отрицала, что такой рисунок существовал. Она ничего не сказала. Я догадался, почему она молчит. Я не задал ей вопрос и не велел что-либо говорить. — Было такое, что ты отрицала существование этого рисунка? — Да. — Почему? — Потому что я должна была увести тебя с курса, который ты взял, и не дать тебе получить сверхважное знание. — Так хотел Большой Оператор? — Только отчасти. — Почему еще? — Потому что я начала в тебя влюбляться и не хотела, чтобы ты попал в опасную ситуацию. Я снова зашел в тупик, потому что знал, что для нее испытывать нежное чувство ко мне так же невозможно, как для меня влюбиться в одну из реактивных единиц фуллеровского симулятора. — Что произошло с рисунком? — Его депрограммировали. — Прямо там, на месте? — Да. — Объясни, как это было сделано. — Мы знали, что рисунок там. После того как Оператор организовал гибель доктора Фуллера, я потратила неделю, исследуя деактивированные цилиндры памяти Фуллера в поисках каких-нибудь намеков о его «открытии», которое он мог оставить после себя. Мы… Я перебил ее: — Ты должна была узнать, что Он передал эту информацию Мортону Линчу. Джинкс лишь смотрела перед собой. Это происходило оттого, что я просто констатировал факт. — Ты обнаружила факт передачи им информации Линчу? — Да. — Почему вы сразу не убрали Линча? — Потому что тогда пришлось бы переориентировать многих реагентов. — Вам все равно пришлось переориентировать их, когда вы наконец решили убрать Линча. — Я подождал, но в конечном итоге понял, что вновь констатирую факт. Я перефразировал свою мысль: — Почему вы не захотели переориентировать этот мир на то, что Линч никогда не существовал? — Потому что казалось, Линч будет молчать о том, что ему рассказал Фуллер. Мы полагали, что Мортон в конце концов убедит себя, что ему лишь пригрезилось, будто Фуллер сообщил ему, что его мир… это ничто. Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Ты рассказывала мне, как исчез рисунок Фуллера. Продолжай объяснение. — Исследуя его деактивированные цилиндры, мы узнали о рисунке. Когда я пошла в «Реэкшенс» за его личными вещами, я должна была искать и другие подсказки, которые мы могли просмотреть. Оператор решил убрать рисунок в тот конкретный момент, чтобы мы смогли проверить, эффективна ли работа модулятора удаления. Я снова принялся ходить перед ней взад и вперед, довольный тем, что наконец начал узнавать самую настоящую правду. Но мне хотелось выяснить абсолютно все. Не исключено, что благодаря ее рассказу я смогу узнать, что можно сделать во избежание дальнейших садистских опытов Большого Оператора. — Если ты там, наверху, реальный человек, то как ты можешь поддерживать свою проекцию сюда, к нам? — Я спросил об этом потому, что в симуляторе Фуллера я не мог пребывать в качестве проекции неопределенно долгое время. Джинкс ответила как машина, без признаков эмоций или интереса: — Каждую ночь, вместо того чтобы ложиться спать, я отправлялась туда. В ту часть суток, когда было трудно контактировать с реагентами здесь, я находилась вне симулятора. Это прозвучало логично. Время, проведенное в проекционном кресле, было эквивалентно времени, проведенному во сне. Таким образом полностью удовлетворялась биологическая необходимость спать. И пока Джинкс пребывала вне нашего мира, она могла позаботиться о своих физических надобностях. Внезапно мне пришло в голову задать критический вопрос: — Как ты объяснишь то, что влюблена в меня? Она монотонно ответила: — Ты очень похож на одного человека, которого я когда-то любила там. — Кто он? — Оператор. Каким-то образом я почувствовал приближение некоего откровения. Я вспомнил, что во время последних сеансов сопереживательной связи Оператора со мной появлялось странное ощущение неопределенного сходства между нами. Так оно и вышло, мы оказались похожими. — Кто такой Он, этот оператор? — Дуглас Холл. Я отпрянул, не поверив своим ушам: — Я? — Нет. — Но ты только что сказала «Дуглас Холл»! Молчание… в ответ на мое заявление при отсутствии приказания… — Как может этот Оператор одновременно быть и не быть мной? — Здесь имеет место явление, похожее на ту шутку, которую доктор Фуллер проделал с Мортоном Линчем. — Я не понимаю. — Затем, не получив ответа, я сказал: — Объясни это. — Фуллер в шутку воспроизвел Линча в виде персонажа своего симулятора. Дуглас Холл решил проделать то же самое в отношении собственной персоны. — То есть я в точности похож на Оператора? — До мельчайших деталей. Внешнее сходство совершенно. Но в ваших психологических складах есть различия. Теперь я знаю, что Холл, который там, наверху, болен манией величия. — Поэтому ты и разлюбила его? — Нет. Я разлюбила его еще давно. Он начал меняться несколько лет назад. Теперь я подозреваю, что Он мучил и других реагентов. Подвергал их изуверским пыткам, а потом депрограммировал, чтобы скрыть любые улики, которые могли храниться в их цилиндрах памяти. Я подошел к окну и вгляделся в светлеющее утреннее небо. Почему-то это не казалось таким уж бессмысленным — то, что реальный человек получает извращенное удовольствие, наблюдая, как воображаемые сущности проходят через симулируемые страдания. Но ведь все садисты всегда наслаждались ментальным смакованием страдания. А в виртуальной системе субъективные свойства запрограммированного мучения были такими же реальными, как ментальные реакции на настоящие пытки в физическом мире. Теперь я начал понимать ее взгляды, мотивы, ее реакции… Я снова повернулся к Джинкс: — Когда ты узнала, что Оператор ввел в машину свой симулектронный эквивалент? — Когда я начала готовиться к моей проекции в симулятор по этому заданию. — Как ты думаешь, зачем он это сделал? — Вначале мне ничего не приходило в голову относительно этого. Но теперь я знаю. Здесь дело в бессознательной мотивации. Что-то вроде эффекта Дориана Грея. Это был мазохистский прием. Но скорее всего, Он даже не подозревал, что на самом деле приготовил себе виртуального двойника, на котором мог бы отыграться, чтобы облегчить собственные страдания от комплекса вины. — Сколько времени я здесь нахожусь? — Десять лет с адекватным ретропрограммированием вначале, чтобы снабдить тебя правдоподобным прошлым. — Каков возраст самого симулятора? — Пятнадцать лет. Я опустился в кресло, чувствуя себя удрученным и уставшим. Ученые потратили столетия, рассматривая камни, изучая звезды, извлекая из земли ископаемые останки, прочесывая поверхность Луны, аккуратно, звено за звеном, конструируя совершенную логическую цепочку, выразившуюся в теории, согласно которой возраст нашего мира составляет пять миллиардов лет. И они ошиблись как раз почти на эту самую цифру. В космическом смысле это было потрясающе комично. За окном первый проблеск рассвета начал проявляться в виде тонкого полумесяца вдоль горизонта. Теперь я был почти в состоянии понять, как Джинкс могла полюбить существо, которое не было настоящим. — Ты увидела меня в первый раз в офисе Фуллера, — тихо спросил я, — и поняла, что я — в большей степени Дуглас Холл, которого ты любила, чем тот, который там, наверху? — До этого я видела тебя много раз, готовясь к выполнению задания. И каждый раз, когда я изучала твои манеры, слушала твою речь, настраивалась на твои мысли, я понимала, что тот Дуглас Холл, которого я потеряла там, уступив этого человека его любимому симулятору, теперь находится здесь, в этом же самом симуляторе. Я подошел к ней и взял за руку. Джинкс безвольно подала мне ладонь. — И теперь ты хочешь остаться здесь со мной? — спросил я слегка насмешливо, недоумевая по поводу ее решения. — Сколько смогу. До самого конца. Я уже собирался приказать ей уходить в ее мир. Но она невольно напомнила мне, что я еще не задал самый важный вопрос. — Оператор принял решение по поводу того, что делать с симулятором Фуллера? — Он ничего не может с ним сделать. Ситуация вышла из-под контроля. Здесь, в этом мире, каждый реагент готов сражаться, чтобы защитить машину Фуллера, потому что они верят: она превратит их мир в прекрасную утопию. — Значит, — спросил я, придя в ужас, — Он собирается уничтожить его? — Ему приходится пойти на это. Другого выхода у Него нет. Я узнала это, когда в последний раз выходила из проекции. Я мрачно спросил: — Сколько у нас времени? — Он ждет лишь одной формальной процедуры: должен проконсультироваться со своими советниками. Он сделает это сегодня утром. А потом отключит главный рубильник. Глава 17 День быстро завоевывал небо, когда я стоял перед окном и наблюдал, как город возвращается к жизни. На большой высоте пролетела вереница военных фургонов, наверное отвозя новую смену солдат для охраны здания «Реэкшенс», которое находилось в нескольких кварталах от отеля. Насколько бессмысленным казалось все, что я видел! Насколько бесполезны были все цели и судьбы! До чего наивными и доверчивыми оказались реактивные единицы, все до одной! Наступает конец света. Но об этом знаю только я. В какой-то момент жизнь будет течь по обычному руслу — толпы людей будут заполнять движущиеся ленты, водители — беспечно вести свои машины. В лесах будут расти деревья, и между ними будут спокойно бродить дикие звери. Озеро будет привольно омывать своими волнами каменистые берега. И в следующий момент иллюзия перестанет существовать. В мириадах преобразователей, между катодами и анодами, внезапно прекратится безостановочный бег электрических потоков, кончится их стремительная гонка через контакты тысяч цилиндров. В это мгновение яркая и убедительная реальность превратится в ничто, в нейтрализованные электрические цепи. В финальное, фатальное мгновение абсолютной энтропии симуляторной системы будет утрачена навсегда целая Вселенная. Я обернулся и посмотрел на Джинкс. Она по-прежнему сидела не шевелясь. Я подошел к ней и внимательно вгляделся в ее лицо сверху вниз; оно было прекрасно даже в состоянии, похожем на транс. Она пыталась уберечь меня от приводящего в ужас знания о том, что вот-вот наступит конец мироздания. И она полюбила меня. Полюбила достаточно сильно, чтобы разделить со мной вечное забытье. Я наклонился и накрыл ладонями ее щеки, ощущая гладкость ее лица и касаясь пальцами чуть менее темных шелковистых волос. Это была проекция настоящей, материальной Джинкс. Там, наверху, она, наверное, так же прекрасна. Подобная красота, подобное изящество лица и тела ни в коем случае не должны погибнуть из-за самопожертвования во имя страсти, направленной не туда, куда следовало бы. Приподняв голову Джинкс, я поцеловал ее в лоб, затем — в губы. Почувствовал ли я хоть какой-то намек на ответное движение ее губ? Я встревожился. Ведь это означало бы, что ее подавленная воля снова начинала заявлять о себе. Мне нельзя допустить, чтобы это произошло. Я не могу позволить ей оставаться здесь, как в ловушке, когда наступит последнее мгновение существования симулектронного мироздания. Если она будет здесь в тот момент, для нее это тоже станет концом, как для ее проекции в моем мире, так и для настоящей, материальной Джинкс. — Джинкс! — Да? — Веки ее глаз пошевелились в первый раз за несколько часов. — Теперь ты уйдешь из симулятора, — велел я. — И больше не будешь вводить свою проекцию. — Я уйду сейчас и не стану проецироваться снова. Я отступил назад и немного подождал. Через несколько секунд я нетерпеливо повторил: — Теперь ты уйдешь. Сейчас же! Ее фигура задрожала и исказилась, словно за пеленой горячего марева, поднимающегося от опаленного солнцем шоссе. Но этот эффект прекратился, и Джинкс снова выглядела натурально. А что, если я не смогу заставить ее вернуться? Испугавшись, я протянул руку к ее пистолету. Может быть, новая обработка волевого центра ее мозга… Но я остановился в нерешительности. — Джинкс! Удаляй свою проекцию! Я приказываю! Ее лицо изменилось; на нем появилось выражение протеста и мольбы. — Нет, Дуг, — едва слышно пробормотала она. — Не заставляй меня… — Уходи! — прокричал я. Ее изображение снова заколебалось, словно от марева. И она исчезла. Я вернул пистолет в карман и бессильно опустился на край кровати. Что же теперь? Мог ли я сделать что-то еще, помимо того, что буду сидеть и ждать? Как можно противостоять врагу, который является сверхсильным всемогущим маньяком, одержимым манией величия? Когда это случится? Оставят ли меня в покое до самого конца или же Большой Оператор найдет время, чтобы поиграть со мной как кошка с мышью? Совпадет ли моя гибель с полным депрограммированием… всего? Или накануне всеобщего уничтожения он припас для меня какую-то особую участь? Что-нибудь вроде того, что было уготовано Эвери Коллингсворту? Забыв на время о собственной судьбе, я задумался о том, возможно ли что-то сделать здесь, внизу, чтобы заставить Оператора изменить решение об уничтожении Его виртуального мироздания. Я принялся заново перебирать в уме факты. Полезность Его машины бесповоротно утратилась. Внутри Его симулятора Фуллер создал свой усовершенствованный симулятор. При этом внутренний симулятор предназначался для выполнения тех же функций, что и внешний. Они оба должны были озвучивать мнение широких масс, получая ответы на вопросы от симулектронных человекосущностей, вместо того чтобы получать их от настоящих людей. Однако при выполнении своих функций виртуальная машина Фуллера делала невозможной работу первого симулятора. Ведь когда компания «Реэкшенс» начнет поставлять свои предсказания бизнесменам, правительству, религиозным организациям, социологам и так далее, сборщики информации будут вынуждены покинуть сцену. Способ решения проблемы ясен: нужно каким-то образом сохранить Ассоциацию сборщиков информации, чтобы они продолжали работать, будучи средством для стимуляции реагирования реактивных единиц здесь, в Нижнем Мире. Но как это сделать? Помимо членов Ассоциации, нет ни одной реактивной единицы, которая бы не ринулась грудью на защиту машины Фуллера. Так сложилось благодаря обещаниям Сискина, связанным с симулятором. О да, Большой Оператор мог так устроить, чтобы симулятор Фуллера полетел ко всем чертям! Например, снова подложить термитную бомбу. Или даже послать на эту машину молнию с небес. Но это ничего бы не решило. Ведь тогда не только началось бы немедленное восстановление машины с использованием всех возможных сил и средств, но реактивные единицы еще и обвинили бы во всем опрашивателей и обрушили бы на Ассоциацию сборщиков информации всю силу своей ярости. Как ни крути, Ассоциация обречена. И в результате целый мир, целая искусственная Вселенная должна быть начисто стерта, чтобы обеспечить возможность нового старта. Снова подойдя к окну, я стал наблюдать, как огромный оранжевый солнечный диск выползает на небосклон, расталкивая перед собой рассветную дымку. Этому солнцу не суждено достичь противоположной стороны горизонта. Вдруг я почувствовал, что в комнате я не одни. Это было не более чем смутное осознание какого-то шороха у меня за спиной, почти не слышный звук шагов. Не желая выдавать мою обеспокоенность, я небрежно и неторопливо опустил руку в карман. Затем выхватил пистолет и развернулся кругом. Это была Джинкс. Она посмотрела на лазерный пистолет: — Это ничего не решит, Дуг. Я остановился, держа руку на курке: — Почему не решит? — Не важно, как сильно ты меня облучишь, ничего тебе это не даст. Ты можешь лишить меня воли. Но каждый раз, когда моя проекция прекращается, это освобождает меня от волевого паралича. Я просто стану возвращаться назад снова и снова. Эти слова обескуражили меня, и я убрал пистолет в карман. Я ничего не могу добиться силой. Нужно найти какой-то другой способ. Призвать прислушаться к голосу разума? Дать ей понять, что нельзя допустить, чтобы конец света застал ее здесь? Джинкс подошла ко мне: — Дуг… я люблю тебя. Ты любишь меня. Я поняла это через сопереживательную связь. Мне не нужно никакой другой причины для того, чтобы быть с тобой. Она положила руку мне на плечо, но я отвернулся: — Если бы ты вошла в связь сейчас, ты поняла бы: я не хочу, чтобы ты находилась здесь. — Милый, я это понимаю. Я даже думаю, что на твоем месте могла бы чувствовать то же самое. Но все равно я не уйду. — Решительно расправив плечи, она отвернулась к окну и принялась смотреть на город. — Оператор еще не подключался к тебе, ведь так? — спросила она. — Нет, не подключался. — И тут я понял, что нужно делать, если я хочу убрать ее из этого мира и чтобы она осталась за его пределами до того, как произойдет тотальное депрограммирование. — Ты был прав насчет техники сопереживательной связи, — задумчиво произнесла Джинкс. — При нормальных условиях реагент даже не знает, что к его разуму подключились. Но есть еще способ сделать это переживание настолько болезненным для субъекта, насколько тебе захочется. Все, что нужно для этого, — немного нарушить совпадение параметров модулятора. Она вовсе не соврала мне, когда сказала, что не важно, сколько раз я парализую ее волевой центр мозга, и что она будет возвращаться снова и снова. И мое решение заключалось в том, чтобы приказать ей прекратить проекцию как раз перед последним мгновением, когда для нее уже не останется времени на возвращение. Я мог бы застать Джинкс врасплох, оглушить ее, обработать ее мозг прямо сейчас. Конечно, так она превратится в послушную машину. Но тогда ее судьба будет в моих руках. Тогда я смогу сесть спокойно и уповать на то, что, когда момент полного депрограммирования приблизится, я это как-нибудь замечу. Может быть, сначала солнце или, возможно, некоторые важные части реквизита начнут исчезать на глазах. Когда это произойдет, мне останется просто-напросто приказать Джинкс уходить и надеяться, что уже слишком поздно для осуществления повторной проекции. Но когда я нацелил на нее пистолет, она, по-видимому, заметила мое отражение в окне. — Убери пистолет, Дуг, — спокойно произнесла она. — Он разряжен. Я взглянул на индикатор. Он показывал «ноль». — После того как ты отослал меня наверх, я могла бы вернуться скорее, — объяснила Джинкс. — Но мне еще пришлось потратить время на то, чтобы спрограммировать отсутствие заряда в этом пистолете. — Она опустилась на диван и поджала под себя ноги. Я удрученно встал у окна. На улице мобильные тротуары были переполнены людьми. Большинство из них ехало по направлению к зданию компании «Реэкшенс». Публичная демонстрация симулятора, организованная Сискином, привлекала народ подобно красочному фестивалю. Я резко повернулся к Джинкс: — Но, Джинкс… я же ничто! Она улыбнулась: — Я тоже ничто… теперь. — Но ведь ты реальна! У тебя впереди целая жизнь в физическом мире! Она жестом пригласила меня сесть рядом с ней на диван: — Можем ли мы быть уверены, что при ближайшем рассмотрении даже самая наиреальнейшая из реальностей не окажется всего лишь субъективной? Никто не в состоянии доказать, что он существует, разве не так? — К черту философию! — Я плюхнулся на диван рядом с ней. — Я говорю о непосредственном, об имеющем значение. У тебя есть тело, у тебя есть душа. У меня нет! Не переставая улыбаться, Джинкс вонзила свой ноготь в мое запястье. — Вот. Это должно убедить кого угодно в том, что у него есть тело. Я поймал руку девушки и притянул Джинкс к себе. — Ради бога, Джинкс! — взмолился я, понимая, что терплю поражение в моей попытке вернуть ее обратно в ее мир. — Это серьезно! — Нет, Дуг, — задумчиво сказала она. — Даже в моем физическом мире нельзя до конца быть уверенным, что все материальное на самом деле состоит из материи. А что касается души, то кто сказал, что она обязательно в какой-то степени должна ассоциироваться с чем-то физическим? Тогда считалось бы, что у карлика душа меньше, чем у великана. В любом мире. Я лишь сидел, уставившись на нее. — Разве не видишь? — серьезным тоном продолжала Джинкс. — Мы не обязаны заменять нашу концепцию Бога этим всемогущим гиперманьяком — Большим Оператором симулятора социальной среды — только потому, что мы находимся здесь, в симуляторе. Начиная понимать, о чем она ведет речь, я кивнул. — Интеллект — вот что имеет значение по-настоящему, — убежденно продолжала Джинкс. — И если существует загробная жизнь, то реагенты, обитающие в этом мире, заслуживают ее в той же степени, что реактивные единицы симулятора Фуллера или реальные люди моего мира. — Она прижалась щекой к моему плечу. — Дуг, нет никакой надежды на то, что этот мир спасется. Однако я не возражаю против этого. Правда. Понимаешь, я потеряла тебя там, наверху. Но нашла тебя здесь. Если бы мы поменялись ролями, ты чувствовал бы то же самое, и я бы тебя поняла. После этих слов я поцеловал ее, будто уже следующее мгновение должно было стать последним перед тотальным депрограммированием. Улыбнувшись Джинкс сообщила: — Если вдруг окажется, что Он даст этому миру просуществовать еще несколько дней, я все-таки отбуду туда, наверх… но только, чтобы настроить модулятор на импульсное напряжение. После этого я вернусь сюда. А через несколько секунд связь между моей проекцией здесь и моим физическим телом там будет разрушена. Полностью. И тогда я стану неотъемлемой частью этого электронного мира. Я ничего не мог сказать на это. Я пытался ее убедить. Но теперь она убедила меня. Солнце поднялось еще выше и согревало нас своими лучами, пробивавшимися через окно. — Он еще не… Он еще не вступал с тобой в контакт? — спросила она. — Нет. А что? — Мне страшно, Дуг. Ему может прийти в голову провести с тобой еще один сеанс, прежде чем отключить симулятор. Я почувствовал, что ее плечи дрожат, и обнял ее. — Ты дашь мне знать, когда Он свяжется с тобой? — спросила она. Я кивнул, но мне вновь захотелось узнать о причине этого вопроса. Джинкс сказала: — Потому что, может быть, на Него как-то повлияет тот факт, что я нахожусь здесь… и что я здесь навсегда! Я подумал о Дугласе Холле из Верхнего Мира. В каком-то смысле Он и я — всего лишь разные грани одной и той же личности. В моей голове прозвучала библейская фраза «по образу и подобию своему», но я отбросил всякие теологические измышления. Он — личность, и я тоже. Конечно, Он наслаждается безграничным преимуществом передо мной. Но помимо этого все, что нас разделяет, — это электронный барьер симулятора. Барьер этот исказил Его видение жизни, покоробил Его разум, вызвал у Него иллюзию всемогущества и превратил в маньяка с манией величия. Он без жалости занимался пытками и убийствами, с брутальным безразличием манипулировал реактивными сущностями. Но был ли Он в моральном смысле в чем-либо виноват? Он лишал людей жизни — Он убил Фуллера и Коллингсворта. Но эти люди никогда не существовали. Их единственной реальностью было их субъективное восприятие, которое вдохнул в них Большой Оператор через замысловатые сплетения электрических цепей своего симулятора… Но я тут же разбил в пух и прах мои размышления о снисхождении. Я никак не собирался оправдывать Холла из Верхнего Мира. Он действительно совершал убийства, изуверские убийства. Он не испытывал ни малейшего сочувствия, избавляясь от тех виртуальных существ, которым удалось разглядеть иллюзорность реальности. Нет, Он не просто истреблял реактивные единицы. Он жестоко убивал людей! Ибо осознание себя есть единственный критерий подлинности существования. Cogito, ergo sum, напомнил я себе. Я мыслю, следовательно, я существую. Так должно быть. Я встал, снова прошел к окну и вгляделся в толпы людей на мобильных пешеходных лентах. Я даже видел угол здания «Реэкшенс». Казалось, атмосфера перед зданием все больше наэлектризовывается, возбуждение нарастает. Сотни взволнованных людей, которым не терпелось увидеть обещанную Сискином демонстрацию его симулятора, заполняли проезжую часть и мешали движению мобильных лент своим огромным количеством и весом. — Оператор еще не давал о себе знать? — спросила Джинкс. Я покачал головой, не отрывая взгляда от растущей людской массы. Я подумал о том, что именно эти люди — реагенты — поставили в безвыходное положение Большого Оператора. Они сделали свое уничтожение неизбежным. Давление мнения широкой публики уподобилось прочному щиту, защищавшему симулятор Фуллера — машину, которую следовало бы разрушить, дабы этот мир смог существовать дальше. В этом заключалась некоторая ирония. За такое отношение масс к симулятору был ответственен Сискин. Он манипулировал людьми даже еще более эффективно, воздействуя на их психологию, чем это мог делать Оператор с помощью электронных процессов. Ведь для того, чтобы ликвидировать неприступный бастион общественного мнения, специалисту по симулектронике пришлось бы перепрограммировать почти каждого реагента. Эта работа потребовала бы чрезмерных усилий. Гораздо легче очистить все электрические цепи и начать все заново. Вдруг я выпрямился как струна и развернулся лицом к Джинкс. Меня вдруг осенило. Джинкс схватила меня за руку: — Дуг! Это… Он? — Нет. Джинкс, кажется, у меня есть план! — План чего? — Мы можем попробовать спасти этот мир! Она вздохнула с выражением безнадежности на лице: — Здесь, внизу, мы ничего сделать не в состоянии. — А вдруг? Шанс мизерный. Но это — хоть что-то. Этот мир — то есть симулятор Большого Оператора — нельзя спасти из-за того, что здешние люди, реагенты, хотят во что бы то ни стало иметь собственный симулятор. Правильно? Она кивнула: — Он не в силах изменить их мнения и убеждения, если только не применит всеобщее перепрограммирование. — Он-то не в силах, да. Но быть может, я могу! Все эти люди стоят горой за Сискина потому, что они верят в то, что его симулятор изменит их мир. Но давай предположим, что они узнают, каковы его настоящие мотивы. Допустим, им станет известно, что Сискин хочет лишь сделаться их абсолютным повелителем. Узнают, что он и партия готовят заговор против них. Что использовать «Симулякр-3» для облегчения пути социального прогресса он вообще не собирается! Джинкс нахмурилась, и я не мог понять: то ли ее смутило мое предположение, то ли она собиралась выдвинуть свой собственный аргумент. — Разве не понимаешь? — продолжил я. — Ведь тогда они сами уничтожат симулятор! Их иллюзии разобьются с таким треском, что они даже самому Сискину вцепятся в горло! Не исключено, что они и с партией покончат! Джинкс по-прежнему не показывала признаков энтузиазма. — Они создадут такую атмосферу, в которой симулятор Фуллера никогда не восстановят. И тогда для Большого Оператора там, наверху, будет достаточно просто переориентировать несколько реактивных единиц — таких, как Сискин, Хит да Уитни. Он вообще может переключить их интересы с симулектроники на что-нибудь другое! — Дуг, но ведь это не даст тебе свободу. Неужели ты этого не видишь? Даже если бы ты вправду спас этот мир, ты бы только дал Оператору неограниченные возможности для применения всех видов пыток, которые он сможет… — Нам нельзя волноваться о том, что произойдет со мной! Там, за окном, — тысячи людей, которые даже не подозревают о том, что с ними вот-вот случится! Однако я понимал и ее точку зрения. Мое сочувствие к реактивным единицам, конечно, глубже, чем сопереживание, проявляемое Джинкс. Я-то ведь являюсь одним из этих существ. Джинкс задала резонный вопрос: — Как ты собираешься посвятить их в планы Сискина? Ведь времени осталось мало! — Я просто пойду, встану перед ними и скажу. Может быть, Оператор увидит, что происходит. Тогда Он осознает, что уничтожать его мир все-таки не обязательно. Джинкс обхватила себя руками и прислонилась спиной к стене, не почувствовав никакого воодушевления. — Тебе не удастся сообщить им хоть что-то, — сказала она. — Тебя разыскивает Сискин и вся полиция. Они пристрелят тебя, едва ты попадешься им на глаза! Я вцепился ей в запястье и повел к двери. Но Джинкс с силой выдернула руку: — Милый, даже если у тебя получится, даже если тебя не убьют и ты убедишь их всех… они посмотрят на тебя лишь как на соучастника заговора Сискина. Тебя разорвут на части! Я повлек ее за собой через комнату. — Пойдем. Все равно ты будешь нужна мне. Глава 18 На улице мобильные ленты-тротуары заполнил народ, ехавший в направлении «РЕИН». Я взошел на медленный конвейер и помог взобраться на него Джинкс. Не доехав до конца квартала, мы сумели перейти на среднескоростную ленту. На экспресс-ленте места для нас не нашлось. Впереди подобно волнам вздымался и опадал шум ликующих голосов, к которому временами добавлялось стаккато аплодисментов. Через минуту с взлетно-посадочной площадки перед зданием «Реэкшенс» величаво поднялась личная машина Сискина и полетела по направлению к небоскребу его главного управления. Постепенно я заметил одну особенность состава людской массы вокруг меня: среди пассажиров конвейеров не было сборщиков информации. Как я понял, их отсутствие говорит о том, что Ассоциация сборщиков информации прекратила выполнять свои функции и что в результате симулятор Верхнего Мира остался без своей системы получения ответов на вопросы. Джинкс молча ехала, стоя рядом со мной; ее глаза смотрели вдаль, лицо выражало полнейшую отстраненность от всего, что происходило вокруг нас. Мои собственные мысли тоже унесли меня куда-то; эти мысли выходили далеко за пределы сдавленной бесконечности моего существования. Я пытался представить, чем занимается сейчас Большой Оператор. Поскольку наше время эквивалентно времени того мира, Оператор, безусловно, должен уже бодрствовать. Может быть, в ту самую минуту Он проводит встречу со своим комитетом советников. На это указывало то, что Оператор до сих пор не входил в сопереживательную связь со мной. Впрочем, я ничуть не сомневался: Он не замедлит связаться со мной электронными узами, едва формальности той встречи завершатся. И это станет знаком того, что конец близок. Под огромным весом многочисленных пассажиров мобильные ленты замедлили свой ход до черепашьей скорости. Справа от меня люди без труда сходили с конвейера, чтобы слиться с толпой, заполонившей проезжую часть, и продолжить свой путь к зданию «Реэкшенс», что в двух кварталах отсюда. Джинкс крепче сжала мою руку: — Чувствуешь какие-нибудь признаки связи с Ним? — Пока нет. Наверное, Он все еще на совещании. Но даже отрицая присутствие Большого Оператора, я понял, что Он все-таки уже находится в сопереживательной связи со мной. Теперь я мог ощущать: Он здесь, только ощущение стало гораздо более тонким, чем в предыдущих случаях. На этот раз связь не вызывала тех страданий, той глумящейся надо мной боли, как случалось раньше. Каким-то образом я знал, что в этот раз Оператор просто занимается наблюдением. Если Он и собирается меня помучить, то по какой-то причине отложил это на более поздний срок. В посмотрел в левую сторону, и в поле моего зрения попала Джинкс. Я почувствовал, как Оператор насторожился, увидев ее. И я осознал: Он докапывается до недавних событий, чтобы быть в курсе того, что со мной происходило. Думаю, я безошибочно распознал Его удовольствие и садистское удивление, когда тот узнал, что Джинкс добровольно пошла на гибель вместе с Его обреченным симулектронным детищем. Я никак не мог догадаться, по какой причине Он еще не начал своей пытки, почему до сих пор не исказил настройку модулятора. Но чуть позже ответ на этот вопрос стал ясен: одна из самых гнусных форм пытки заключается в том, чтобы дать понять жертве, что ее страдания вот-вот начнутся, но задерживать их начало. В ответ на эту мысль психический компонент Его злобного смеха проник в мое сознание с такой силой, что я его почти услышал. Я понял, что мне больше нельзя терять время, не зная, сколько его осталось. И, ощутив это мое новое беспокойство, Оператор, казалось, стал злорадствовать еще больше. Мы сошли с конвейера и начали пробираться сквозь толпу пешком, расталкивая человеческую массу плечами. Холл! — подумал я. Ответа не последовало. Тут я вспомнил, что связь между нами односторонняя. Холл, мне кажется, что я могу спасти для тебя этот симуляторный комплекс! Я не ощутил никакого намека на веселье в реакции Оператора. Неужели Он меня слушает? Но конечно, Он уже должен знать, что я планирую совершить. Без сомнения, Он узнал это из моих периферийных мыслей. Я хочу заставить эту толпу атаковать машину Сискина. Мне все равно, что станет со мной. Интересно, насколько Ему понравится то, что я отбросил свой страх и чувство униженности, обращаясь к Нему прямо и бесцеремонно? Я собираюсь добиться того, что никто не захочет мириться с существованием симулятора Сискина. Люди сами уничтожат его. А ведь как раз этого ты и хочешь! Но в разрушении симулятора необходимости нет. Поверь мне. Потому что здесь, внизу, мы можем сохранить и машину Сискина, и твоих сборщиков информации. Все, что нам нужно сделать, — это проследить, чтобы «РЕИН» работала только над исследованием социологических проблем. Я по-прежнему не обнаруживал признаков того, что Большой Оператор задумался над моими словами или хотя бы слушает их. Мне кажется, я могу настроить мнение общественности против Сискина. Силу своего гнева они обрушат на «Симулякр-3». Я не смогу этому помешать. Но ты можешь. Это будет просто сделать. Сильная буря — как раз после того, как я разозлю толпу, — обратит людей в бегство. А тем временем ты сможешь перепрограммировать нескольких реагентов. Лиши Сискина его финансовых средств. Устрой принятие законопроекта для национализации его машины. Тогда широкая публика начнет следить за тем, чтобы симулятор использовался исключительно для изучения человеческих взаимоотношений. Надобность в сборщиках информации в этом мире нисколько не уменьшится. Что Он делает? Играет со мной? Молчит только для того, чтобы усилить мое волнение? Или слишком увлеченно ждет, когда меня заметят полицейские? Или думает о том, как поступит со мной толпа, когда разрушу ее заблуждения? Я стал всматриваться в небосвод в поисках признаков того, что Оператор готовит предложенную мной бурю. Но на небе не было ни облачка. Теперь до здания «Реэкшенс» оставался всего один квартал. А народ так сильно запрудил улицу, что мне едва удавалось вести сквозь нее Джинкс. Впереди красовался яркий транспарант, которым Сискин украсил фасад здания: «ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ! ПУБЛИЧНАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ ЭЛЕКТРОННОГО СИМУЛЯТОРА СОЦИАЛЬНОЙ СРЕДЫ (С любезного разрешения Хораса П. Сискина) ПЕРВУЮ ИЗ ПРОБЛЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА «РЕИН» РЕШИТ В ДУХЕ ГУМАНИЗМА» Конечно, это было вранье. У Хита не хватало времени на то, чтобы перепрограммировать симулятор на выполнение новой функции. В конце концов, Сискину предстояло потешить людей какими-нибудь идеалистическими разглагольствованиями — возможно, в качестве подготовки к новому законодательному выпаду против сборщиков информации — после того, как публика протопчется на площади несколько часов. Толпа двигалась вперед, увлекая нас вместе с собой. И я был благодарен Сискину за эту «демонстрацию». В моем распоряжении находились тысячи потенциальных слушателей моей речи. Джинкс с тревогой посмотрела на меня: — Уж теперь Он наверняка настроил связь! Но я изо всех сил направлял мои мысли к Большому Оператору, самым решительным образом обращаясь к Нему с последней просьбой: Холл! Если ты сейчас думаешь над тем, что я говорил, то у меня есть еще всего пара вопросов, которые я хочу поднять. Дороти Форд заслуживает лучшей судьбы. С помощью перепрограммирования ты можешь стереть всю гадость, через которую ей пришлось пройти. С руководством социологическими исследованиями Уитни справится лучше, чем Хит. И еще: придумай какой-нибудь способ, чтобы вывести отсюда Джинкс. Сам я этого не могу. Мы достигли перекрестка у здания «РЕИН», и я почувствовал себя человеком, который только что творил молитву. Чувство неопределенности, последовавшей за моей беззастенчивой просьбой, возможно, было сходно с обращением к божеству по крайней мере в одном: от Бога тоже нельзя ожидать устного ответа на молитву. И вот я почувствовал это — нарастающее головокружение, ревущий звук, который вовсе не звук, тошноту, языки нереального пламени, облизывающие все мои чувства. Большой Оператор исказил настройку модулятора. И сквозь нарастающий вал мучений ко мне опять пробилось ощущение того, что Он дико хохочет. Он слышал меня. Но мое жалкое смирение лишь обрадовало Его, наполнив восторженным предвкушением хорошей потехи. У меня мелькнула мысль, что, возможно, Большому Оператору вовсе никогда и не хотелось спасать свой мир. Может быть, уже долгое время Оператор с нетерпением ждал тех минут, когда Он с диким азартом будет внимать ужасу тысяч реагентов, которые увидят, как их Вселенная разрушается прямо у них под ногами. Узел человекомассы, в который попали я и Джинкс, рванулся вперед, затем его потащило влево. Подобно речному потоку, встретившему на своем пути опору моста, толпа разделилась, протекая с двух сторон переходной платформы. Меня ударило о платформу, по высоте доходившую до пояса, и я вытянул руку, чтобы Джинкс тоже не стукнулась о металлический борт. Неподалеку двое полицейских пытались восстановить некую видимость порядка. Приподняв Джинкс, я помог ей взобраться на платформу, после чего оперся коленом о порванный, искореженный край изуродованной мобильной ленты и вскарабкался следом за ней. Два раза нас чуть не столкнули с платформы, прежде чем мы добрались до надстройки, где помещался пункт технического обслуживания конвейера. Там, стоя в нише в форме буквы «V», я оценил наше положение. С трех сторон нас защищали стальные стены, и мы оставались открыты только спереди, стоя лицом к бушующей человеческой массе, которая медленно теснилась к зданию компании «Реэкшенс», стоявшему на другой стороне улицы. Я крепко сжал плечо Джинкс и повернул ее лицом ко мне: — Мне не хотелось бы делать это вот так. Но выбора нет. Выхватив из кармана пистолет, я закрылся девушкой, как щитом, и обхватил ее рукой вокруг талии. После этого я взмахнул лазерным оружием и, стараясь перекрыть гул голосов, потребовал внимания. Какая-то женщина увидела пистолет и крикнула: — Берегитесь! У него оружие! — и спрыгнула с платформы. Ее примеру последовали трое мужчин, один из которых прокричал: — Это Холл! Тот самый Холл! Через секунду переходная платформа опустела, и на ней не осталось никого, кроме меня и Джинкс. Мы стояли там одни в нише надстройки. Я опустил разряженный пистолет и прижал его интенсификатор к боку Джинкс. Ближайший из полицейских пробрался сквозь толщу человеческих тел и выхватил свое оружие. — Не вздумай стрелять в нас! — предупредил я. — Только попробуй, и я тут же ее убью! Он опустил пистолет и растерянно посмотрел на другого полицейского, который тоже добрался до платформы и встал рядом с ним. — Все вы совершенно напрасно защищаете симулятор Сискина! — прокричал я. — Он не собирается использовать его для развития человечества! Повсюду в толпе раздались вопли и улюлюканье, и кто-то пронзительно проверещал: — Эй, снимайте его оттуда! Еще четверо полицейских протиснулись к платформе и начали окружать ее. Однако надстройка мешала им держать меня на мушке. — Я думаю, ничего не получится, Дуг, — сказала Джинкс дрожащим от страха голосом. — Они не будут слушать. После того как презрительные выкрики умолкли, я продолжил: — Вы — словно глупые сосунки, все вы! Сискин держит вас за стадо баранов! Вы всего лишь защищаете его симулятор от сборщиков информации! Мой голос утонул в хоре возмущенных криков. Один из полицейских попытался взобраться на платформу. Я прижал Джинкс ближе к себе и крепче придавил пистолет к ее ребрам. Полицейский спрыгнул вниз и с досадой взглянул на свой пистолет. Я заметил, что на нем установлена наивысшая концентрация лазерного луча. Такой тонкий луч убивает насмерть. Я снова попробовал обратиться к народу, но тут же умолк, охваченный приступом дрожи: Большой Оператор еще больше исказил параметры модулятора. Я стоял, отчаянно стараясь перебороть громовой рев и мучительный жар, выжигавший мою голову изнутри. — Дуг, что такое? — спросила Джинкс. — Ничего. — Это Оператор? — Нет. — Ей было вовсе незачем знать о сеансе связи. Я почувствовал, как напряжение девушки прошло. Стало похоже, будто ее разочаровало то, что мои мучения еще не начались. Вопли в толпе утихли, и я лихорадочно выкрикнул еще несколько фраз: — Разве стал бы я рисковать жизнью, если бы то, что я говорю, было неправдой? Все, что нужно Сискину, — это ваша симпатия к нему, чтобы Ассоциация сборщиков информации не смогла его одолеть! Его симулятор не принесет пользы никому, кроме как самому Сискину! Диссонанс модулятора Холла из Верхнего Мира увеличился еще больше, и внутренний рев сделался совершенно невыносимым. Я посмотрел на небо. Там не было ни малейшего намека на облачность. Либо Большой Оператор действительно хочет уничтожить свой электронный мир, либо он не верит, что я могу убедить тысячи его реагентов. — Все, чего хочет Сискин, — это править страной! — в отчаянии прокричал я. — Он вступил в сговор с партией! Он устроил заговор против всех вас! — Мне снова пришлось подождать, пока утихнет ропот, прежде чем я смог продолжить: — Имея симулятор, вычисляющий политическую стратегию, он пройдет на любой пост, который пожелает! Теперь некоторые люди прислушивались к моим словам. Но подавляющее большинство публики снова старалось заставить меня замолчать своими криками. Теперь платформу окружал уже целый отряд полиции. Несколько полицейских обходили надстройку сзади. Один из офицеров кричал что-то в микрофон рации. Оставалось ждать совсем немного до того момента, когда появится полицейский аэромобиль. И тогда щит в виде Джинкс не сможет защитить меня от тех, кто в нем прилетит. На другой стороне улицы несколько человек пробирались по крыше здания «Реэкшенс». Я узнал двоих из них — Дороти Форд и нового технического директора Маркуса Хита. Встревожившись, я снова обратился к народной массе внизу: — Я знаю о планах Сискина потому, что принимал участие в его заговоре! Если вы не поверите мне сейчас, то лишь докажете, что вы все дураки, какими вас и считает Сискин! На крыше Хит поднял к губам мегафон. Его торопливая речь громко разнеслась по площади: — Не слушайте его! Он лжет! Он говорит все это только потому, что мистер Сискин и партия вышвырнули его из нашей компании… Он резко умолк, очевидно поняв, что сказал что-то не то. Он мог бы исправить свою оплошность, продолжив речь чем-то вроде «…партия и мистер Сискин не имеют никакого отношения друг к другу». Однако Хит не сделал этого. Он запаниковал. И, обратившись в бегство, лишь невольно подтвердил мои слова. Уже одного этого могло оказаться достаточно. Но тут слово взяла еще и Дороти. Она подняла мегафон и спокойно произнесла в него: — То, что говорил Дуглас Холл, — правда. Я — личный секретарь мистера Сискина. Я могу подтвердить каждое слово мистера Холла. Я облегченно расслабился и увидел, как толпа резко двинулась по направлению к зданию компании. Но тут же я закричал от боли, когда Оператор, очевидно недовольный моим успехом, выжал из диссонирующей связи все, что мог, дабы заставить меня страдать. Джинкс воскликнула: — Он подключился! Почти обезумев от боли, я кивнул. И вдруг луч лазерного пистолета толщиной с карандаш пронзил сверху мое плечо. Падая, я заметил полицейского, вскарабкавшегося на крышу надстройки. Я протянул руку, чтобы оттолкнуть Джинкс, но моя рука прошла через пустое место. Джинкс не было. Она наконец-то удалилась в свой мир. Ее исчезновение поразило полицейских, но лишь на мгновение. Еще один лазерный луч пронзил мою грудь. Третий разрезал поперек мой живот. Четвертый отсек половину челюсти. Кровь фонтанами лилась из ран. Я упал, перекатился один раз и провалился в бездну. Когда ко мне вернулось сознание, я ощутил под своим телом мягкую кожу и вес чего-то тяжелого, туго обхватывавшего мою голову. Совершенно не понимая, в чем дело, я лежал неподвижно. Я не чувствовал ни боли, ни жгучих потоков крови из множества ран. И хотя секундой раньше я корчился от злых мук, причиняемых диссонирующей сопереживательной связью, теперь я пребывал в полнейшем покое. И тут я понял, что не чувствую боли потому, что у меня нет никаких ран! Сбитый с толку, я открыл глаза и мгновенно оказался окружен со всех сторон видом неизвестного помещения. Хотя в этой комнате мне никогда прежде не приходилось бывать, я сразу понял, что технические приспособления, заполнявшие почти все пространство, относятся к симулектронике. Опустив глаза, я увидел, что полулежу в кресле, очень похожем на то, которым пользовался для вхождения в связь с реактивными единицами симулятора Фуллера. Подняв руки, я снял с головы шлем и принялся рассматривать его, недоумевая, откуда он взялся. Рядом со мной стояло еще одно кресло. На его кожаной поверхности все еще сохранялась вмятина, сделанная человеком, занимавшим его в последний раз; судя по глубине вмятины, он находился в кресле весьма долго. Неподалеку на полу лежали остатки разбитого шлема, который, очевидно, либо уронили, либо отбросили в сторону. — Дуг! Услышав внезапно прозвучавший голос Джинкс, я вздрогнул. — Лежи тихо! Не двигайся! — взволнованно прошептала она. — Надень шлем! Джинкс находилась слева от меня, стоя перед панелью огромного пульта управления. Она принялась торопливо щелкать тумблерами и кнопками. Поняв, что ситуация не терпит промедления, я выполнил ее просьбу и поспешно откинулся на спинку кресла. Мое смятение усилилось еще больше. Я услышал, как кто-то вошел в комнату. Серьезный мужской голос произнес: — Занимаетесь депрограммированием? — Нет, — ответила Джинкс. — Это не обязательно. Холл нашел способ обойтись без депрограммирования. Просто сейчас мы приостановили работу машины, чтобы произвести несколько базовых модификаций. — Прекрасно! — воскликнул мужчина. — Члены совета будут рады это услышать. Он подошел ко мне. — А Холл? — Он отдыхает. Последняя сессия была очень тяжелой. — Скажите ему, что я по-прежнему считаю: ему следовало бы согласиться на отпуск, прежде чем он снова запустит симулятор. По звуку удаляющихся шагов я понял, что человек ушел. И внезапно я вспомнил о том дне, когда в мой офис вломился Фил Эштон в образе Чака Уитни. Подобно Эштону я тоже каким-то образом пересек электронный барьер между мирами! Но вот каким? Дверь закрылась, я поднял глаза и увидел, что рядом стоит Джинкс. Ее лицо осветилось улыбкой, когда она наклонилась и сняла с меня шлем. — Дуг! Теперь ты здесь, наверху! Я молча сидел, уставившись на нее. — Разве ты не понимаешь? — продолжала она. — Когда я то и дело спрашивала тебя, вошел ли Оператор в контакт, я делала это для того, чтобы вернуться в нужный момент! — Ты убрала проекцию, — сказал я, начиная понимать, что к чему. — И оказалась здесь. Ты знала, что застанешь Его во время сессии сопереживательной связи. И ты резко увеличила напряжение в цепи, которую Он использовал до максимума! Джинкс кивнула: — Дорогой, это можно было произвести только так. Он собирался уничтожить целый мир, когда мог бы его спасти. — Но почему ты не сказала мне о том, что собиралась сделать? — А как я могла? Если бы я тебе сказала, то Он бы тоже об этом узнал. По-прежнему испытывая сильнейшее потрясение, я поднялся с кресла. Не веря тому, что со мной произошло, я ощупал грудь, живот, челюсть. Казалось почти невероятным то, что на мне не осталось ран. Затем я подумал о том, что же произошло там, по ту сторону барьера. Поскольку я поменялся местами с тем, другим Холлом, то мое смертельно раненное тело стало его телом как раз в тот момент, когда ему, этому телу, оставалось сделать последний вдох! Бродя как пьяный по комнате, я подошел к сияющей металлической поверхности одного из модуляторов и увидел свое отражение. Сколько ни присматривайся, это был я — такой же, каким я был всегда. Джинкс не преувеличила, когда сказала, что физические аспекты оператора Холла и виртуального Холла идентичны. У окна я посмотрел вниз на вполне знакомую панораму улицы: мобильные пешеходные ленты, аэромобили, летящие вдоль разграничительных линий, посадочные площадки, люди, одетые точно так же, как одеваются реагенты в моем мире. Но с какой стати что-то должно отличаться? Мой виртуальный город представляет собой четкий аналог этого города, чтобы служить выполнению своих функций, не правда ли? При более внимательном наблюдении я заметил, что ощутимая разница все-таки есть. То тут, то там шагали люди, которые совершенно спокойно курили сигареты. Здесь, наверху, не принимали тридцать третью поправку. И стало ясно, что одной из функций моего искусственного мира является проверка выполнимости запрета на курение табака. Я резко повернулся к Джинкс: — Но сможем ли мы здесь выжить? Она засмеялась: — А почему бы и нет? Ты — Дуглас Холл. Он собирался взять двухмесячный отпуск. Учитывая то, что симулятор стоит, я тоже смогу отдохнуть. Просто мы с тобой будем отдыхать вместе. — Она с энтузиазмом продолжала: — Я ознакомлю тебя со всем, что нужно: с фотографиями персонала, с различными фактами и данными о нашем мире, с прошлым каждого из нас и с нашими манерами общения, с нашей историей, политикой, обычаями. Всего через несколько недель ты в совершенстве выучишь роль Холла. Так оно и будет! Теперь я знал это точно. — Ну а как насчет… того мира — внизу? Джинкс улыбнулась: — Мы можем подлатать его так, что он станет как новенький. Ты же знаешь, какие нужно провести реформы и модификации. Перед тем как я приостановила работу системы, я заставила Хита активизировать защитный экран вокруг «Реэкшенс». Когда ты снова включишь симулятор, там как раз наступит такой момент. Внезапно почувствовав воодушевление, я сказал: — А до того, как люди прорвутся через границу, определяемую силовым экраном, их рассеет страшная буря. И вот тогда я смогу составить подробный план нововведений и переориентирования, которые следует внедрить. Джинкс подвела меня к столу: — Мы можем начать прямо сейчас. Составим список инструкций, чтобы их выполнил наш персонал. Они смогут позаботиться о предварительной работе, пока нас не будет. Я опустился в кресло Холла, только теперь начиная осознавать, что я на самом деле вознесся из мира иллюзий в мир реальности. Эта перемена совершенно потрясала все мои представления, но скоро я привык к ситуации. И вскоре моя жизнь пойдет так, будто я всегда существовал в этом, материальном мире. Джинкс быстро поцеловала меня в щеку, едва прикоснувшись губами. — Дуг, тебе здесь, у нас, понравится, хоть у нас не все так затейливо и красочно, как у вас. Понимаешь, судя по тому, как Холл составил программы для своего симулятора, он был завзятым романтиком. Думаю, изрядно пофантазировал, чтобы придумать такие названия для деталей реквизита, как «Средиземное море», «Ривьера», «Тихий океан», «Гималаи». Джинкс пожала плечами, словно извиняясь за сравнительную блеклость ее мира абсолютной реальности по сравнению с моим прошлым миром. — А еще тебе предстоит обнаружить, что наша Луна вчетверо меньше твоей. Но я думаю, ты привыкнешь ко всем этим различиям. Я обнял Джинкс за талию и привлек к себе. Я тоже не сомневался, что привыкну. Послесловие «Тринадцатый этаж»: немцы в Голливуде Первым кинематографистом, который обратил внимание на роман Даниэля Галуйе «Симулякр-3» («Simulacron-3»), был великий немецкий режиссер Райнер Вернер Фассбиндер. В 1973 году он поставил по мотивам книги двухсерийный фильм для телевидения под названием «Мир на проводе». «Это очень красивая история, — говорил режиссер. — Она изображает некий мир, где с помощью компьютера можно создавать проекции людей. Отсюда, естественно, возникают сомнения: а не являешься ли ты сам всего лишь проекцией — так как в этих мысленных моделях проекции весьма похожи на реальность. Может быть, некий иной, более крупный мир создает нас как мысленные модели?» Снимал фильм великий оператор Михаэль Баллхауз, работавший с Фассбиндером над 15-ю картинами, среди которых были «Лили Марлен» и «Замужество Марии Браун». Баллхаузу очень понравилась книга Галуйе; он приобрел права на экранизацию и несколько лет думал поставить по ней фильм самостоятельно. В 1982 году он переехал в Америку и стал работать с американскими режиссерами, однако «Симулякр-3» оставался в его планах. Часто приходится слышать об итальянской, британской, австралийской, еврейской и даже русской диаспоре в Голливуде. Однако свой вклад в развитие важнейшего из искусств внесли там еще и немцы. Как-то Баллхауз повстречался с одним из самых успешных бывших соотечественников в Голливуде, Роландом Эммсрихом. Эммсрих был режиссером «Универсального солдата» с Жан-Клодом Ван Даммом в главной роли, а позже вместе со своим постоянным соратником Дином Девлином превратился в основного американского специалиста по вопросам патриотизма. На его счету — кассовая сенсация 1996 года «День независимости», герои которой защищали Землю от инопланетян и на этом заработали для своих создателей более 300 млн. долларов в прокате, спасение человечества от «Годзиллы» в 1998 году и апофеоз любви к родине — «Патриот» с Мэлом Гибсоном. Кроме того, Эммерих был создателем кинокомпании «Centropolis Entertainment», сопредседателями которой стали его сестра Уте и Дин Девлин. Баллхауз поделился своим давним замыслом с Эммсрихом. Последнему история очень понравилась, кроме того, продюсерское чутье подсказывало, что виртуальная реальность входит в моду. Фильм по мотивам «Симулякра-3» решили делать на «Centropolis Entertainment», a Баллхауз стал исполнительным продюсером. Часть денег на постановку дали в Германии, что для Голливуда большая редкость. Ставить фильм был приглашен Йозеф Руснак, незадолго до этого работавший помощником режиссера на съемках «Годзиллы». Он считался одним из наиболее многообещающих молодых кинематографистов Германии после того, как его дебют, «Холодная лихорадка», получил главную награду страны за режиссуру. Руснаку было тогда всего 25. Он снял еще несколько успешных фильмов в Европе, много работал для телевидения, а в середине 90-х перебрался в Лос-Анджелес. Критики ценят его умение проникать в психологию персонажей и виртуозность в обращении с разными жанрами. Роман Галуйе ему очень понравился своим философским подтекстом, и он взялся за написание сценария вместе с Равелем Сентено-Родригесом. Съемки начались в Лос-Анджелесе в феврале 1998 года. До этого много времени ушло на подбор актеров. Каждый из них должен был играть двух разных персонажей, и кандидатам предстояло доказать, что они на это способны. Первым в команде появился Крейг Бирко. Сын владельцев полусамодеятельного нью-йоркского театрика, он впервые вышел на сцену в восемь лет. Его первой заметной ролью в кино стал злобный преследователь Джины Дэвис в фильме «Долгий поцелуй на ночь»; когда режиссер Ренни Харлин пригласил его сниматься, Крейг скромно умолчал о том, что страдает боязнью высоты, но тем не менее сам мужественно делал все трюки. Из последующих работ актера самой заметной стала картина «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» Терри Гиллиама. В театре и на телеэкране Крейг более удачлив, чем в кино: в ноябре 2000 года он получил от журнала «People» лестное звание «Самая сексуальная звезда Бродвея», номинировался на премию «Тони» за роль в спектакле «Музыкальный человек», а также сыграл возлюбленного одной из героинь в популярном американском сериале «Секс и город». За экраном же Бирко два года встречался с Шарлиз Терон и стал утешителем Мэг Райан после ее разрыва с Расселом Кроу. Не слишком большой поклонник фантастики, Крейг Бирко признавался, что в сценарии «Тринадцатого этажа» сначала не понял ровным счетом ничего, а потом вчитался, и история ему понравилась. Он оценил по достоинству намерение создателей картины обойтись минимумом спецэффектов и сосредоточить все внимание на персонажах. В отличие от своего героя, гениального программиста, Крейг ничего не смыслит в компьютерах. Вскоре после выхода фильма он попытался найти сайт «Тринадцатого этажа» в одном интернет-кафе. Сделать это ему удалось лишь часа через два. Хуже всего было то, что девушка-консультант, к помощи которой в итоге пришлось прибегнуть, открыла сайт как раз на странице с портретом Крейга и подписью «компьютерный гений». Гретхен Мол, сыгравшая таинственную Джейн, наоборот, пришла в проект последней. Уте Эммсрих, занимавшаяся подбором актеров, говорила, что в девушке есть что-то особенное: ее лицо красиво по канонам 30-х годов и она напоминает героиню фильмов Хичкока. Актрисе возможность почувствовать себя femme fatale — роковой женщиной — очень понравилась. Гретхен Мол не играла звездных ролей, но ее очень любят хорошие режиссеры. Она пришла в кино из рекламы, куда ее затащил агент, заметивший хорошенькую девушку за стойкой в ресторане. Ее дебют состоялся в фильме «Девушка № 6» Спайка Ли, в котором Гретхен сыграла роль «девушки № 12». Кроме того, она успела «засветиться» на фоне звездного состава в драме «Шулеры» с Мэтом Дэймоном и Эдом Нортоном. За свою карьеру она дважды играла у Абеля Феррары — в картинах «Похороны» и «Отель «Новая Роза»», а также у Вуди Аллена — в картинах «Знаменитость» и «Сладкий и гадкий». Однако настоящей звездой и любимой моделью голливудских фотографов ее сделала в 1998 году обложка октябрьского номера журнала «Vanity Fair», на которой девушка предстала в минимальном, крайне условном наряде. Именно тогда Гретхен и оказалась на съемочной площадке «Тринадцатого этажа». Ветеран немецкого кино Армин Мюллер-Шталь был первым, кого продюсеры стали прочить на роль магната Хэннона Фуллера. Бывший учитель музыки, он родился в ГДР, сыграл там более чем в 75 фильмах и множество ролей в театре. За критику коммунистического режима он попал в «черные списки» и в 1980 году эмигрировал на Запад. Там он работал с Райнером Вернером Фассбиндером («Лола», «Тоска Вероники Фосс») и другими европейскими режиссерами, в частности Иштваном Сабо и Анджеем Вайдой. Мюллер-Шталь много снимался в Америке. Его можно было увидеть в киноверсии «Секретных материалов», «Игре» Дэвида Финчера и «Миротворце» с Джорджем Клуни и Николь Кидман. За роль в фильме Скотта Хикса «Блеск» актер удостоился номинации на «Оскар». Винсент Д'Онофрио, сыгравший одержимого и злобного программиста, больше всего известен благодаря роли злополучного фермера, в шкуру которого влез жук, в фильме «Люди в черном». Актерскому мастерству по системе Станиславского он учился в Нью-Йорке, причем на жизнь в это время зарабатывал вышибалой в танцевальных клубах. В кино Д'Онофрио дебютировал в фильме Стэнли Кубрика «Цельнометаллический жилет»; играл также у Джоэля Шумахера в картине «Умереть молодым» и у Оливера Стоуна в фильме «JFK». Самое его впечатляющее появление на экране в последние годы относится к фильму «Клетка», где он сыграл маньяка, которого пытается обезвредить героиня Дженнифер Лопес. Бюджет картины составил 16 млн. долларов. Однако сборы в американском прокате — меньше 12 млн. — не смогли его окупить. «Тринадцатый этаж» вышел на экраны в неудачный момент: в прокате еще вовсю шла «Матрица» — еще один триллер, в котором виртуальная реальность играла ключевую роль, и только за неделю до премьеры стартовали «Звездные войны. Эпизод I: Призрачная угроза». На фоне таких конкурентов изысканная фантастика Руснака почти затерялась. Продюсеры махнули рукой и попытались сделать из сходства с «Матрицей» рекламную стратегию: Крейгу Бирко посоветовали во всех интервью отмечать, что фильм «очень похож на «Матрицу», но без спецэффектов». В России фильм «Тринадцатый этаж» выпущен на видео и DVD концерном «Видеосервис».      Мария Белиловская notes Примечания 1 «Tycho Tumbling Trio» — «Акробатическое трио из кратера Тихо» (англ.). 2 Пять футов и три дюйма — приблизительно 1 м 57 см. 3 Кортикальный (от лат. cortex — «кора») — относящийся к коре больших полушарий головного мозга, к корковому веществу. 4 До бесконечности (лат.). 5 Бог из машины (лат.).